Генрих уже спал, когда его разбудил телефонный звонок. Это был тревожный знак, который он никак не ожидал. Поднявшись в постели, он протянул руку, чтобы взять телефон с прикроватной тумбы. Высветившееся имя на дисплее тут же  разогнало остатки сна. Михаэль фон Гарденберг сообщил, что его жена – Мария рожает. Генрих коротко ответил, что выезжает, стал собираться. Его чемодан для подобных случаев всегда был у входной двери. Он сделал еще несколько звонков, чтобы предупредить в клинике персонал о поступлении роженицы и ребенка на крайний случай и только после этого вышел из дома.
Он ехал быстро, несколько правил пришлось нарушить, чтобы сократить расстояние. Он оценивал ситуацию, что Михаэль не понимает, что происходит с его супругой и поэтому не сможет толком ее поддержать. А Мария вряд ли сможет мыслить в своем положении. Чувства женщин обостряются, и они едва ли могут контролировать эмоции.
Прибыв в коттедж, Генрих уже по лицу Михаэля понял, что он взволнован и находится на пределе своих возможностей.
- Gute Nacht! Wie ist Maria?* - поприветствовал он мужчину.
Михаэль провел его в дом. Как только Генрих обнаружил женщину и узнал промежуток меж схватками, то тут же попросил супруга Марии удалиться за дверь.
Роды женщины проходили вполне нормально, хотя учитывая ее слабое состояние на протяжении всей беременности, они были опасны. И Генрих не мог не предупредить Марию в том, что все же ей стоит решить для себя самой готова ли она пойти на риск. Она согласилась. И он был рядом. Он смотрел, как она тужиться, снова и снова.
- Давай, родная, еще немного! – повторял он ей, радовался, что она держалась весьма хорошо.
Детский плач, перерезанная пуповина и …
- Генрих Альбертович, - прервала его медсестра, которая прибыла чуть позже него.
Мужчина положил новорожденную в приготовленный бокс, который привезла медсестра с собой и прошел к кровати Марии.
- Изменилась дыхание, - прошептала медсестра. – И пульс только на сонной артерии, а еще ее отсутствует зрачковый рефлекс.
Генрих склонился над женщиной:
- Мария, Вы меня слышите? – спросил он твердо, но женщина не отвечала.
- Давление? – спросил он уже обращаясь к медсестре
- Понизилось…неужели…, - на его помощнице не было лица.
Генрих поцарапал подушечку пальцев Марии  и она не среагировала.
«Дурной знак, Господи, Мария!» - мужчина судорожно начал делать комплекс реанимационных мероприятий.
- Мария дыши, черт возьми! – уже в бессилии кричал Генрих. – Не смей оставлять дочь!
Лицо женщины меняется. Заостренные черты лица и землистый его цвет говорят мужчине о симптомах агонии, но он совершенно не хочет сдаваться.
- Генрих Альбертович,  – медсестра коснулась его плеча, но он отдернул ее руку.
- Нет! - со злостью прокричал он и вновь продолжал реанимацию, - Ну же...
- У нее нет пульса! Не мучайте ее…
Генрих отшатнулся от кровати.
- Запиши время смерти и вызови… - мужчина не договорил, - позаботься о девочке, я пойду, сообщу отцу.
Генрих вышел в коридор. Михаэль сидел под дверью и спал. Это должен бы быть самый счастливый день в его жизни, а он потерял жену. Мужчина нахмурился. Весьма тяжело сообщать подобные новости, особенно, когда считаешь себя виновным. Он предупреждал.
Генрих присел на корточки рядом с Михаэлем и нерешительно потрепал его за плечо.
Мужчина поднялся, а следом за ним и Генрих. Теперь, когда он смотрел на него, ему стало еще тяжелее.
- У вас родилась дочь, но, - Генрих покачал головой, - у Марии было слишком мало сил, а роды забрали последние. Травматический шок слишком сильно ударил по ней. Es tut mir leid **
Генрих даже не смог сказать, что она умерла, но был уверен, что это читалось по его глазам.
_________
* Доброй ночи! Как Мария?
** Мне очень жаль

Генрих не знал, что делать.  Он прекрасно понимал состояние Михаэля, но так же понимал, что не может позволить себе импульсивно следовать за фон Гарденбергом, кидаться с головой в сострадание. У них с Марией родилась дочь и о ней нужна забота. Это Генрих должен был донести до него.
Мужчина вошел почти сразу же за фон Гарденбергом. Тот сидел на полу и прижимал тело Марии к своей груди  как ребенка. Эта картина болью отдалась в груди Генриха. Медсестра бросила на него взгляд, но он в жесте остановил ее. Он понимал, что Михаэлю нужно время, чтобы осознать. Он сам прошел к мужчине.
- Михаэль, она умерла, постарайтесь это понять, сейчас Вы делаете больно лишь себе и своей дочери, - прошептал он, но мужчина не ответил ничего в ответ. Он поцеловал Марию в лоб и отдал Генриху тело.
Пока Генрих занимался вопросом вывоза тела в морг, разговором с полицией. Медсестра занималась новорожденной. На сегодня дела были улажены, но далеко не все и фон Велмергу еще предстоит присутствовать на вскрытие, чтобы его причастность к гибели роженицы не была признана. Простые формальности. Но куда важнее было сейчас спасти отца девочки.
Генрих обеспокоился, когда обнаружил, что того давно нет и пошел по незнакомому дому в поисках владельца коттеджа.
Он сидел в кабинете напротив портрета Марии, висевшего на стене со стопкой водки в руках. Генрих нахмурился. За окном уже назревал рассвет.  Тяжелая ночь.
Взгляд немца упал на стол, на ней стояла пустая бутылка водки, а рядом на полу еще одна.
«Дела плохо», - подумал Генрих и шагнул в комнату, стягивая с себя халат. Сейчас Михаэлю не нужен врач. Ему нужен друг.
Генрих встал рядом и посмотрел на портрет такой живой и веселой женщины. Совсем юной и полной надежд. Ему стало не по себе.
- Она прекрасна, - сказал он и осторожно вынул стопку из руки Михаэля. – Но я не думаю, что она была бы счастлива, если бы узнала, что Вы бросили ваших детей ради треклятой выпивки.
Генрих строго посмотрел на мужчину.
- Моя мать умерла при родах. Я никогда не знал своего биологического отца. – Немцу было тяжело вспоминать прошлое, но он посчитал, что это смогло бы помочь в данной ситуации. Привести в чувства убитого горем фон Гарденберга. – Если бы не моя приемная мать, кто знает, кем бы я вырос. Тебе нужно решить, готов ли ты оставить дочерей одних. Позволить им вырасти без родительской любви, пройти через опыт усыновления. И не факт, что приемная семья будет любить их так, как можешь ты. – Генрих говорил ровно, сохраняя спокойствие, хотя внутри он был готов разрыдаться, чувствуя свою вину за то, что не отговорил Марию рожать дома.  – Сейчас тяжело поверить в то, что может быть лучше, но ты мужчина и должен быть сильным, ради дочерей, ради Марии.

Генрих смотрел на Михаэля, пытаясь понять что же сделать, чтобы вернуть того в чувства. Казалось, будто он потерял самого себя. Но так, пожалуй, и было. Мы часто в порыве эмоций совершаем глупости, а потом сожалеем о них. Мы ругаем себя, других, всех в своих бедах. Фон Гандербергу надо было выпустить пар, поэтому немец смотрел, как его соотечественник мечется, словно загнанный зверь с терпением и пониманием.
Когда Михаэль тихо ответил, что «он убил её» Генрих не сразу понял, кого он имеет ввиду, но не перебивал. Он внимательно слушал.
Резкий звук разбившегося окна подействовал отрезвляюще на мужчину, и он быстрым шагом пошел следом за Михаэлем. Нужно было предотвратить не поправимое. Одним рывком, Генрих отодвинул мужчину от окна.
- Где у тебя душевая? – поинтересовался он.
Мужчина махнул рукой, чуть пошатываясь. Из-за выпитого он не контролировал свои телодвижения, поэтому Генриху пришлось буквально тащить на себе Михаэля в ванную комнату.
- Прости дружище, но это ради же твоего блага, - произнес немец, игнорируя возражения фон Гарденберга.
Запихнув мужчину в душевую кабинку, Генрих закатал рукава своего джемпера и включил воду, такую, чтобы она была не совсем ледяной, но прохладной. Он прилагал все силы для того, чтобы удержать фон Гарденберга в кабине, при этом ему было наплевать, что сам он тоже намок. С этим он разберется позже.
- Приди в себя, Михаэль! У тебя там, в низу новорожденная дочь! Она была зачата в любви и теперь хочется получить всю любовь, на которую ты способен! – Генрих говорил строго и даже холодно. – Подумай о том, что она будет чувствовать, черт возьми! От твоих стенаний ей проще не будет!
Генрих был готов на все, чтобы только Михаэль наконец-то взял себя в руки. Он не мог позволить ему забыть о долге отцовства. Ради Марии, ради дочерей, которые у них с Михаэлем остались.

Генрих совсем не ожидал, что ярость, которая бушевала в Михаэле, позволит ему совладать с опьянением и отбросить его от себя. Он рухнул на пол, ударившись головой о каменную плитку. Попытавшись подняться, фон Велмерг вновь был обескуражен. Мужчина обезумел и прижал его ногой к полу, перекрывая доступ к свободному дыханию. Глаза Михаэля буквально сверкали яростью. Теперь не алкоголь, а боль управляла его разумом. Фон Велмерг не любил прибегать к насилию, но сейчас мокрого, обозленного на жизнь соотечественника мог остановить лишь ядерный взрыв.
- Эта тварь, твой ребенок, Михаэль! – выдавил из себя Генрих и обхватив фон Гарденберга за ногу с глухим стоном, сжимая зубы от боли в голове скинул его с себя.
В несколько движений, мужчина был обезоружен и лежал на полу лицом в низ, а Генрих удерживал его руки за спиной, с силой прижимал его к полу.
- А теперь слушай меня! – Генрих ощутил металлический привкус на губах и бросил взгляд в зеркало. У него был рассечен висок, очевидно, что-то задел, когда падал, но сейчас ему было важно успокоить Михаэля. – Ты говоришь как последняя задница! – Генрих не стал стесняться в выражениях, в конце концов, он понимал, что мужчина просто обезумел от горя, но он должен прийти в себя. Просто обязан. – Мария была слаба для родов. Я ей это говорил, но она упряма, она хотела рожать дома, хотела родить тебе еще ребенка. Она тебя любила. А сейчас, если бы она была жива она бы, я просто уверен, разочаровалась в тебе. Посмотри на себя, ведешь себя так, будто все обязано быть под твоим контролем, но это бред! Не все посильно человеку. А ты обычный человек, Михаэль, как и твоя новорожденная дочь. Прими стойко этот удар судьбы. Будь мужчиной! Докажи, что ты можешь быть отличным отцом. Ты можешь винить Марию, что она не берегла себя, можешь винить меня, как врача, но не смей винить невинное дитя, которое пришло в этот мир. Не смей! – Генрих отпустил руки Михаэля и встав, помог подняться и мужчине. – Ничто не поможет Марии теперь. Ни спиртное ее не вернет, не тем более твоя смерть. У тебя есть, для кого жить и кем гордиться. Возьми себя в руки и иди, к малышке. Ей нужен ты!

Генрих в очередной раз пожалел, что не стал удерживать фон Гарденберга на полу, ровно так же унизительно, как он его. Немец недоумевал, что же придает ему силы терпеть подобного рода обращение с собой. В коне концов он не последний человек в области гинекологии, хотя ему далеко до Михаэля, который обеспечен всем, что только можно. Генрих злился. Но удерживал себя в руках, понимая, что фон Гарденбергу нужно вправить мозг раньше, чем придет карета и обречет девочек на скитания по приемным семьям. Он как врач не мог не сообщить в нужные органы, что у отца явно произошло отклонение и жить здесь для детей опасно.
По этой причине, Генрих никак не ожидал удара в солнечное сплетение. Резкая боль пронзила все тело, и немец не удержался, рухнул на колени. Михаэль заставил Генриха запрокинуть голову назад, и он заметил за спиной  испуганную медсестру. Одними глазами он заставил ее уйти. Если сейчас вмешается кто-то еще, то это будет отвратительно.
Михаэль же говорил, так, будто Генрих его раб или что-то подобное. Фон Велмерг удерживался из последних сил. Если он ударит, то ему хватит одного удара, чтобы обеспечить летальный исход.
Толчок ладонью Михаэля вновь застал Генриха врасплох, и он упал на пол.
- Verdammte Schesse! – выругался фон Велмерг.
Михаэль говорил что-то такое, что Генрих был готов подумать, что у него горячка. Он будто бредил.
Звук разбившегося зеркала заставил Генриха закрыть лицо руками, чтобы осколки не попали ненароком в него.
-Ficken!
Генрих  еле поднялся с пола и направился из ванной. Михаэль не далеко отошел и снова у окну. Фон Велмерг недолго думая, долетел буквально до него и со всей силы ударил немца в живот так, что тот отлетел к стене.
- Приди в себя! – Взревел он.
Весь в крови, Генрих сверлил взглядом своего соотечественника, который за несколько часов превратился в зверя. А успокоительное поставить ему нельзя, слишком много выпил. Выход только один – связзать.
Вытащив ремень из брюк, Генрих направился к фон Гарденбергу, тот готовился вновь его ударить, но на этот раз фон Велмерг не собирался уступать и удар, снова удар и вот немец уже лежит лицом на полу, но на этот раз его руки плотно связаны кожаным ремнем.
- Теперь мы поговорим, как взрослые люди или ты и дальше намерен играть в сумасшедшего и мне вызвать наряд медпомощи, чтобы дочерей увезли социальные служащие, а Мария с того света проклинала тот день, когда решила выйти за тебя замуж? – присев напротив Михаэля, Генрих потер переносицу. Тело ныло от ударов, которые ему нанес фон Гарденберг. Но об этом он позаботиться позже.

Генрих посмотрел на Михаэля и тяжело выдохнув, отшатнулся от него, а после сполз на холодной пол ванной. На полу виднелись следы его крови, но на сей раз, он решил не рисковать и не развязывать руки соотечественника. Выключив воду, он взял полотенце из стопки, аккуратно сложенной возле раковины и вытер насухо лицо фон Гарденберга.
Что с ним делать, он понятия не имел. Но его приступ вызывал у него настороженность. И он ставил под сомнение то, что данный человек способен позаботиться о детях и тем более о новорожденной девочке.
Генрих осмотрел себя в зеркало и равнодушно оттер с виска кровь. Теперь он был больше похож на просто вымотанного врача. Но он был зол. Слишком зол, чтобы говорить сейчас с Михаэлем.
- Я связал.  – отстранено сказал он и поднялся на ноги, а затем поднял на ноги и Михаэля. – Пошли, - приказал он и потянул фон Гарденберга за собой обратно в кабинет. – Смотри, - дойдя до портрета Марии, тихо сказал он. – Это Мария. Твоя жена. Она родила тебе еще одну прелестную дочь, но умерла, а теперь, посмотри на это разбитое окно и на бутылки вокруг нас, - все так же холодным тоном говорил мужчина. – Это сделал не человек, а обезумевший от горя утраты любимой мужчина, считающих детей ее тварями. Тебе нравится этот человек? – Генрих потащил фон Гарденберга к небольшому зеркалу, которое было в кабинете. – Знакомься. Это тот самый мужчина, который считает детей любимой не достойными жить в нормальном мире, не достойных любви, потому что он жалеет себя самого. Что ты ему скажешь?
Генрих был зол, но он желал, чтобы Михаэль вспомнил свое безумие именно так, чтобы это навсегда отложилось в его памяти, и он не посмел больше этого делать. Жестоко? Очень, но фон Велмерг думал сейчас в первую очередь о детях, которые могли попасть в приют.

Генрих посмотрел на Михаэля и выдохнул. Он вообще потерял нить происходящего и теперь просто прибывал в шоке от того, что мужчина так быстро потерял связь с реальностью.
- Честно говоря, я не психотерапевт и не могу с уверенностью заявлять, но твои резкие смены не могут говорить о том, что у тебя нет проблем. – Генрих покачал головой. – Я никогда не видел, чтобы человек, выпивший три бутылки водки, вел себя подобным образом. Тебе нужно сделать выбор, Михаэль. Либо ты бросаешь пить и начинаешь думать о дочерях, как бы этого хотела Мария, либо я вынужден передать девочек в социальную службу. Хотя, я должен бы это уже сделать, так как то, что происходило некоторое время назад, служит весомым доводом.
Генрих подходит к фон Гарденбергу и неуверенно ослабляет его руки, высвобождая из своего ремня.
- Надеюсь это теперь не понадобиться. – Говорит он, возвращая ремень на законное место. – Я совсем не хочу лишать тебя дочерей, Михаэль, но я должен быть уверен, что им ничего не угрожает. Поэтому пообещай, что наймешь себе психотерапевта и докопаешься до причины своего резкого изменения. Ты говорил о Люцефере, бил меня и зеркала ,это не нормально, ты это и сам должен понимать. Ведь на месте могла быть одна из дочерей. Ты это понимаешь?

Генрих был в стопоре. Нет, пожалуй, он был в замешательстве и не мог понять, кто из них с Михаэлем сошел с ума. Или прибывал в иной реальности. Словом, фон Велмергу хотелось поскорее покончить с этим странным экспериментом в своей практике и убедившись, что детям ничего не угрожает уехать домой и проспать хотя бы часа два. Он чувствовал определенно усталость, которая в любой момент могла его подкосить.
- Хорошо, но я должен буду проверить, как будет проходить твоя реабилитация, так как ты должен понимать, что я в ответе за то, что даю тебе шанс остаться с детьми, и в случае чего буду нести ответственность. – Генрих выпрямился и кивнул головой на слова соотечественника о любви к дочерям. – За медсестру не беспокойся, я ей запрещу говорить об увиденном, - добавил он и посмотрел, как Михаэль опускается в  кресло.
- Конечно, - чуть смягчился фон Велмерг и вышел из комнаты.
Найдя служанку, он убедил ее передать ему новорожденную девочку, и вернутся обратно в кабинет. Его все еще не покидала мысль, что у фон Гарденберга серьезные расстройства и что он совершает ошибку доверяя ему девочек, но все же он был отцом, это его заставляло идти более уверенно. Девочка молчала, тихо посапывая у него на руках.
-Вот, - наклонившись к Михаэлу, протянул он новорожденную осторожно придерживая ту за головку. – Надеюсь справишься.
Генрих отступил назад, внимательно следя за тем, чтобы второе "я" Михаэля не вернулось вновь, совершив непоправимую ошибку.