Он как-то незаметно даже для себя перебрался к Данику, сначала тому требовалась помощь, во всяком случае, сам Сашка не собирался его оставлять одного, не мог, чувствуя жуткий, иррациональный страх потерять, выпустив из виду. Геворкян это, кажется, понимал и позволял ему быть рядом. Постепенно отпускало и появилось чувство вины, что так нахально вторгся в личное пространство, лелея собственные страхи. Глупо, по-детски, почти как малышня приходит ночью в постель к родителям, притаскивая свое одеяло и рассказывая историю про то, что это не страх, а только забота, чтоб не замерзли. Вот и он так же «заботился», только пора было возвращаться в «свою комнату», и позволить любимому, черт, как же сладко даже в мыслях это слово, отдохнуть, побыв одному.
- Сегодня я тебя только подвезу, если не против, - Шестаков улыбнулся, накидывая ремень и выруливая со стоянки у Склифа. – Надо все же полить декабриста, - причина была вполне себе уважительная. Этим неубиваемым цветком они еще когда с Маринкой жили, обзавелись. Растение упорно не желало увядать, радуясь то тропическим ливням, когда часто попадалось на глаза, а то сезонам засухи, но каждый раз под новый год оно цвело. Целый куст на холодильнике, радостный и розовый, так что Шестаков никогда не ставил елку, для ощущения праздника хватало набросать дождика, обычно этим Аревик занималась, когда за подарком к крестному заскакивала. – А то обидится и не зацветет, - он чувствовал, что звучит как-то фальшиво, но боялся, что просто утомил уже Геворкяна своим постоянным присутствием рядом.
Дождь, уютный, потому что он где-то там за лобовым, а в салоне тепло и пахнет табаком. Сашка никогда и не пытался запретить Данику курить в салоне, самого ведь откровенно перло от этого осеннего коктейля сырости и табака.
- Тебе что-то нужно в магазине? – логичный, правильный вопрос, заранее, до того как будет съезд к неплохому супермаркету, вот только не выдерживает этой правильности и пока ждут отсчитывающий секунды светафор, успевает на секунду прижаться губами к его щеке и отпрянуть, снова уставившись на мокрую дорогу, будто и не было ничего, только вот лицо наверное шкодное словно у мальчишки. – Мне кажется, я становлюсь каким-то инфантильным. Тормози меня, - услышать мнение Даниэля он не успел, отвлекся на завибрировавший в кармане телефон. Вроде и привычка была, смотреть, кто звонит, но когда за рулем как-то не до того.
- Слушаю, - Шестаков прижал смартфон плечом к уху и невольно улыбнулся, услышав знакомый голос.
- Привет, доктор Айболит. Я соскучился и кажись реально так подстыл, - он редко пересматривал кино или возвращался к тем, с кем потрахушки изначально обозначались как разовые, но Серега был исключением. Ненавязчивый, легкий парнишка, звонящий крайне редко и которому так же нечасто можно было позвонить, если хотелось сильно. – Приезжай. Померяешь температуру ректально, - странно, но Сереге шла эта ненавязчивая пошлость, может в силу возраста, может просто умел он это говорить, и не казаться вульгарным.
- Доставай, градусник и ставь под мышку, - улыбнулся Шестаков. - Градусник у тебя на кухне. Я помню. Если высокая, позвонишь в ближайшую аптеку, и тебе привезут свечки с паповерином. Суй в попку, станет лучше, а завтра к участковому, - усмехнулся он, представляя ехидную мордаху теперь уже бывшего, хотя там и так-то серьезного ничего не было. Оба знали, что им только разовый секс и показан, да и не тянуло на больше.
- Занят или занят? – Александр только улыбнулся. Вроде одно слово, но со вложенным смыслом не ошибешься.
- Занят, Серег, занят, - не стал отпираться Шестаков, останавливаясь на «своем» месте во дворе любимого. - Так что скорая в помощь, если станет хуже, - взгляд Геворкяна он поймал когда уже прощались и даже растерялся, не понимая причину.
– Так я поеду? – он облизнул отчего-то вмиг пересохшие губы и попытался улыбнуться.

Отредактировано Александр Шестаков (2013-08-19 17:48:28)

Он только рассеянно кивнул, на приказ, жесткий, бескомпромиссный, когда просто не оставили права отказаться, если хочешь остаться рядом, а он хотел, потому щелкнув брелком сигналки пошел за Геворкяном. Он едва не начал оправдываться прямо в лифте, уже даже рот открыл, вот только встретился глазами с холодным отстраненным взглядом Даника и заткнулся, признавая, что это потерпит и до дома. Помочь разуться тот ему не позволил, нет, не оттолкнул, но глянул так, что Сашка не решился сунуться, и поспешил сам скинуть ботинки и пальто.
- Дань, ты чего? – ему и в самом деле не верилось, что можно ревновать к безобидному звонку безобидного Сереги. – Ты же слышал, я сказал, что все занят. Ну, да это бывший, - отпираться смысла не было, да и не стал бы Шестаков. В конце концов, оба взрослые люди и понятно, что никто из них не пришел, что называется чистым и непорочным на супружескую постель. Ну, глупо же. Он вот и не ждал от Геворкяна ничего подобного. Скорее был благодарен тем, кто позволил руку набить, так сказать. – Не ревнуй, мой хороший. Серега слишком маленький и совсем не конкурент тебе, - прозвучало как-то не правильно, не то надо было говорить, но уже начал и приходилось говорить дальше. Вот только как объяснить, что ему еще никогда не было так уютно как с ним, когда можно отпустить все маски, все наносное и чувствовать, что даже таким нужен. Он облокотился на дверной косяк, чувствуя, как наваливается какая-то странная усталость от собственной глупости, от того, что совершенно не умеет разговаривать с близкими, объяснять им, что любит их. – Я просто хотел дать тебе отдохнуть от себя, знаю, что иногда забота просто душит, - вышло совсем жалко, а взгляд Даниэля, кажется, стал еще чернее. Сашка медленно, только что не скуля от собственного бессилия, сполз на пол по двери и уселся, широко расставив согнутые в коленях ноги, как поломанный кукел уронив голову, ничуть не стесняясь собственной слабости. – Даниэль, ну не знаю я как еще объяснить. Он мне не нужен, не интересен. Я правда домой хотел. Глупо это. Не хочу чтоб ты меня рядом держал только потому, что боишься походов на лево. Это же прошлое. Оно было и прошло. Ну, хочешь, накажи меня, - между ними был даже не шаг – движение, чуть сместить вес тела и прижаться щекой к бедру Геворкяна, интуитивно подставляя загривок, так чтоб не придушил. Он и сам не особо понимал, что имеет в виду. Наряд по кухне и помывку шкафчиков, отставку на неделю или пусть укусит, как и обещал уже не раз. Вот только до сих пор Сашка только улыбался в ответ на такие угрозы, а сейчас и в самом деле казалось, что готов принять от него.

Вроде и ждал от Даника чего-то такого, потому и сумел удержать стон, вот только когда тот разжал зубы, все же поднял руку, проверяя, не прокусил ли любовник губу. Это уже не прикроешь воротом водолазки если что. Вот только рыкнуть на Геворкяна за небрежность не решился, да и отпускало вроде, оставалось надеяться, что не нальется синяком к утру.
«Не отнимать свое время?» - губы Сашки изогнулись в подобии улыбки. Он и правда не понимал, почему так остро воспринимает происходящее сейчас, почему ведет себя так, и еще не послал Даника к чертям с этим его льдом в голосе. Сам предложил наказать. Вот только он то рассчитывал на прощение хотя бы после, а Геворкян вдруг стал совершенно чужим, отстраненным, и хотелось садануть ему, чтобы не смел так с ним себя вести, но что-то темное внутри бесновалось, требуя посмотреть, насколько далеко Даниэль зайдет, скалилось в ответ зло и яростно, вынуждая исполнить «каприз» любовника.
Ему вполне хватило десяти минут и в спальной, зале, какая разница, как звать то место, если комната всего одна, он появился даже чуть раньше, неторопливо расстегнул браслет наручных часов, укладывая их рядом с телевизором. За этим несложным жестом пряча собственную растерянность от вида Даника с хлыстом в руках.
- Тяну свое время? – вот эту фразу он не понял. Со всем остальным вроде как проблем не было, всемирная паутина даже тех, кому это совершенно не интересно хоть раз, а выкидывала на сайты со спецефическим содержанием. – Оно ограничено? Не думаю, – отстраненность сейчас давалась нелегко, но Даник сам не подпускал ближе, и Сашка, чтоб не скатится в растерянную истерику, тоже отступил, отстраняясь, прячась за ответной холодностью. – Перед тем как ты начнешь, - голос Шестакова спокоен, хотя самого тихо потряхивает от напряжения, настолько, что каждый шаг до постели он вымеряет. – Будь добр и ответь мне, что это будет. Если наказание. Я хочу четко знать причину. Да, я не понял за что, – он отвернулся от Геворкяна, сбрасывая полотенце, небрежно отбросил его ногой, сейчас совершенно не хотелось быть аккуратным, все это могло катиться к чертям. Хочет пусть сам убирается. - Если желание поделиться обидой и болью, скажи мне об этом. Я имею право понимать тебя, - вот только обернуться и посмотреть ему в глаза он сейчас просто не мог, боясь увидеть в его глазах насмешку или разочарование. – Если это просто игры - предупреди. Чтобы я тоже не воспринимал все всерьез, - голос все же чуть дрогнул, но Шестаков и в самом деле заставил себя встать в колено-локтевую, чувствуя, что едва не трясет от странного напряжения.
Все происходящее казалось чем-то сумасшедшим, будто и не с ним вовсе происходит. Неужели это они, знавшие друг друга двадцать лет, сейчас в этой комнате? Двадцать лет беречь Даниэля от собственной ориентации и теперь вот узнать что тот БДСМщик. Только он мог оказаться таким идиотом. Сашка не понимал себя сейчас, не понимал собственного поведения. Ведь не нравится происходящее, почему он не пошлет Геворкяна с его игрищами? И как откровение – «Да ты боишься его потерять. Боишься, что доломает». Вот только сейчас сознаться в собственном страхе и свернуть все к чертям не позволяет то самое темное и злое внутри. Привычная логика отказывается служить, мозги вообще не работают, точнее все тело сковывает страх перед наказанием, незаслуженным, несправедливым, по надуманному поводу, страх разочароваться.
- Поцелуй хоть, - тихо просит он, чувствуя, что нуждается скорее в нежности сейчас, хоть немного, чтобы успокоиться, чтобы отпустило.

Отпускало медленно, так, словно с мороза заскочил куда-то в тепло, и не сразу доходит, что все кончилось, что теперь все будет хорошо. Когда время нужно на то чтобы принять даже не мысль понимание – все хорошо. Они по-прежнему те же, и Даниэль не мстит, не обижен, это просто он настоящий, он без маски и его надо принять, его нельзя бояться, нет причины для страха, она надуманная, как и наказание.
- Не разрешай мне думать, - отозвался он, прогибаясь под невесомым прикосновением пальцев, чувствуя уже привычную боль-расслабление, так, словно Даник вытаскивает из него искусственное, инородное, что-то позволяющее ходить, думать, принимать решения. Он достает центральный нерв, наболевший и скорее похожий на хорду, жесткий негнущийся хрящ,  удерживая его собственной волей и Шестаков отдается полностью, путая прикосновения пальцев и кончика хлыста. Да и какая разница, как ОН прикоснется к нему. Главное, что теперь он верит, знает, чувствует его желание обладать и полностью принимает его.
- Я очень этого боюсь, - признается он, вот только сейчас все это и в самом деле кажется глупостью. Ведь и сам же меряет все этими годами, за которые притерлись, срослись, пусть и не правильно, не так как могли бы, но ведь они все выправят? Будет больно. Он знает, что будет больно. Неправильно сросшаяся ткань всегда болит, но они справятся. Если оба шагнут друг другу навстречу и если он сам немного потерпит, позволяя Геворкяну вправлять этот вывих. – Боюсь оказаться ненужным, не таким, - Сашка медленно, поднимает голову, подчиняясь какому-то инстинкту, позволяя Даниэлю заглянуть себе в глаза, в душу. – Не умелым, - а ведь до сих пор свято верил в то, что пятерка по анатомии это уже почти медаль героя любовника, вот только сейчас Даниэль демонстрировал, что физиология - это пошло, и почти не задевает ничего из центров удовольствия. Ничего. Ни одного прикосновения  к главным эрогенным зонам, а у него стоит так, словно он не предстоящую порку обсуждает, а под порнуху дрочил.
- Я тут. Просто не выгоняй меня, а лучше не дай мне уйти, даже если снова испугаюсь,  - он  сам потянулся за поцелуем, прикрывая глаза и неожиданно понимая, что вот именно таким беззащитным, обнаженным до самых нервов и любим. Любим? Слабая улыбка, позволяющая Даниэлю все без слов, которые сейчас откровенно были бы лишними. Ведь от него не ждали разрешения?
Он пока не знал правил, не знал, кто и когда говорит то самое: «Да». Но интуитивно давал молчаливое согласие, оставляя Даниэлю возможность брать. Не озвучивая, не приглашая, просто отдавая ему себя, разрешая познакомить с чем-то новым. И плевать, что всегда путал удовольствие и намек на боль, путал добровольность и беспомощность. Сегодня все становилось на свои места, болезненно, сладко, прокатываясь по телу горячими волнами боли, замешанной на восхищении тем, кто ее дарит.

Отредактировано Александр Шестаков (2013-08-21 23:16:04)

Шестаков не понимал, чего от него ждут, какой реакции на происходящее, а потому пока старательно молчал, кусая губы, боясь застонать. Вело не по-детски, и не разобрать от чего именно хотелось даже не стонать – скулить от боли, растерянности или удовольствия.
Блядь. Ему это действительно нравилось. Ему нравилось стоять вот так перед Геворкяном, давясь собственными стонами от нереального возбуждения, когда головка сочится смазкой. Черт, он ведь и в самом деле чувствовал, как мажет влажным по животу. Ощущения смешивались в странный невероятно пьянящий коктейль, когда мозги текли и плавились. Вот только плыл он скорее не от того, что творилось с собственным телом, а от того каким сейчас был Даник. В него он вслушивался даже сильнее чем в себя. Сейчас от него зависело все, вот только бы еще набраться смелости и развернуться, чтобы посмотреть ему в лицо. А пока оставалось вслушиваться в близость Даниэля, не отходившего далеко, не разрывающего странный, физически ощутимый контакт, хотя теперь к телу Сашки прикасался только кончик хлыста. Было больно? Скорее нет, горячо и… громко. Да, именно громко. Звук оказался невероятным, пробирающим гораздо сильнее, чем само ощущение от даже не удара – шлепка.
Было чуть странно от мысли, что позволяет с собой делать такое, от осознания, что не просто позволяет, нет - он сам участвует в процессе, ему нравится эта новая властность друга, его безапеляционность. И не стоит врать себе, что это только для того чтобы удержать привычного Даника.
Не ври себе, Шестаков, ты всегда знал, что он твой, это и подкупало. Ты никогда не был настолько привязан к людям и вещам, хотя и заставлял всех верить в это.
Время словно пропало, перестало иметь значение, уже не тяготило ожидание и неизвестность. Здесь и сейчас он доверял Даниэлю, не думая ни о том, что будет завтра, ни даже о том, как через полчаса отнесется ко всему произошедшему.
Это позже он будет пытаться уложить в сознании новый образ друга, до сих пор так и не ставшего толком любовником, не считать же всерьез тот первый миньет и пару раз, когда он неумело ласкал Даниэля уже после больницы.
Зад уже горит, а каждый новый шлепок чувствуется особенно остро, но все по-прежнему на какой-то странной, зыбкой грани, когда ощущение можно назвать болью. Ему не больно, но ресницы уже мокрые, а губы искусаны едва ли не в кровь от попытки сдержать стон, вот только это уже не волнует, как там на кухне. Завтра нет. Только сейчас и здесь. Только эти сладкие, болезненные прикосновения от которых он уже стонет в голос, дергаясь, пытаясь улизнуть от нового прикосновения-удара и снова возвращаясь на место.
- Даниэль, не могу больше, - стонет Сашка, прогибаясь, уходя от удара и, развернувшись, тянется к… Черт, как же сложно бывает подобрать «имя» тому кого знал двадцать лет.

Отредактировано Александр Шестаков (2013-08-25 00:22:33)

Саша чуть рассеяно улыбнулся, пытаясь понять, зачем Даник его успокаивает. Бля, словно девицу девственницу. Ну, есть легкое охренение от происходящего, но ведь не дергается же не убегает с воплями. Пугает ведь не Даниель с плеткой, не та горячая, но совершенно терпимая боль. Он всегда немного странно относился к боли – умел ее терпеть, точнее, отвлекаться от нее, сосредотачиваясь на чем-то другом, на других ощущениях и переживаниях. Всего несколько минут назад это был непривычный, липкий и звонкий одновременно, зато очень характерный звук короткого удара кожаного язычка стека по коже, сочный, чмокающий, будто и в самом деле целуют. А еще новый Даниэль, его странная властность, замешанная на легкой, ненавязчивой заботе, это отвлекало от саднящего, совершенно нового чувства выпоротой задницы, отвлекало от желания прикрыться рукой, жалея себя. Короче говоря, пугала не та темная и мрачноватая эстетика боли, которая вроде как возбуждала любителей БДСМ.
Страшно было от собственной зависимости. Он ведь буквально вглядывался в глаза Даниэлю, льнул к нему в поисках тепла и какого-то приятия. Сашка знал, что зависим от чужого мнения, вот только не представлял до сих пор, насколько. От откровенной истерики и неприятия себя таким спасала уверенность Геворкян, ему он уже давно научился доверять, зная, что тот и в самом деле не сделает плохо или больно, горящий сейчас зад не в счет, это не та боль, которой стоит бояться. Он не мог больше терпеть не шлепки плетки, а то пусть и небольшое расстояние, что тот взял, не мог без его рук, губ, по-настоящему болезненной казалась отстраненность. Глубокий жадный поцелуй показался невероятно коротким, и Сашка протестующее застонал, потянувшись за продолжением, вот только не получил.
- Я не боюсь тебя. Просто не уверен, что нравлюсь себе таким, - немного криво улыбнулся Шестаков и, чуть помедлив, все же откинулся на спину, медленно, нехотя разводя согнутые в коленях бедра. Его напрягала эта выставленность на показ, но опять получалось отвлечься на этот раз на полуголого Даника, зачарованно следить за тем как пальцы любовника расстегают пуговицы, любоваться такими привычными уже узорами на его ключицах. Он несколько нервно облизнул губы и, прикрыв глаза, приподнял бедра, позволяя Даниэлю подсунуть ему под крестец подушку. – Но тебе, кажется, наоборот все нравится? – возбуждение чуть схлынуло, от странной неловкости, когда и не знаешь, нужно и оправдываться, ждут ли этого.
Он и сам бы не смог сказать, зачем тогда лез к другу. Просто хотелось? Нет, скорее уже тогда это было нечто большее. Шестаков всегда знал, что Даниэль один из тех немногих, с кем он мог бы ужиться. Саша не отличался каким-то особо сучным характером, скорее наоборот, предпочитал относиться к бытовым мелочам чуть снисходительно. Это на работе нужно требовать, чтобы свои обязанности выполняли, а дома проще все сделать самому. Самому, например, мотануться в магазин перед праздником, самому поднять забытые у кресла носки. Жизнь вообще из такой вот незначительной фигни и состоит в большинстве своем. И только Геворкян этим не злоупотреблял. Черт, да он даже на работе словно избавлял Шестакова от неприятной обязанности контролировать себя, был одним из немногих, за кем не приходилось присматривать и проверять. Вот только повод ли это лезть к другу с откровенными поцелуями?
- Не вздумай сейчас отомстить мне, - чуть виновато улыбается он, понимая, что тот случай Даник припомнил для чего-то другого. – Я не сумею извиниться и уйти.
Он чуть морщится, чувствуя чужие пальцы в себе, странное, непонятно отчего неприятное ощущение. Шестаков и в самом деле не любит процесс «растяжки», уж лучше просто много, много смазки и нежности, но сейчас спорить не собирается, тем более что нежности любовник дарит много. Он буквально дуреет от того, что умудряется делать с его членом Даник.
- Бля, тоже хочу так сосать, - шепчет Саша, облизывая губы, он бы, наверное, кусал их, но уже по-настоящему больно. – Трахни меня уже, - нетерпеливо ерзает он, пытаясь соскользнуть с пальцев.