«Иди напролом, никогда не сдавайся и всегда поднимайся, как бы больно не кидала тебя жизнь!» - с самого детства говорил Орлов-старший своему сыну, чьё имя буквально означало «Повелитель мира». Ростислав Орлов всегда верил в тайну имени, был большим любителем древнего славянства и считал, что «как корабль назовёшь, так он дальше поплывёт». Поэтому владеть миром учил ребёнка с пелёнок. Что тот и делал, не останавливаясь ни перед чем, когда хотел что-либо получить. А в данный момент он хотел получить одного вредного и на редкость занудного мужчину, который будоражил его душу и тело с самого первого курса.
- Зачем тебе этот провинциальный доцентишка, Велимир? – ректор университета устало откинулся в огромном кресле. – Я дам тебе лучшего преподавателя в вузе, профессора с международными грантами, он натаскает тебя на защиту так, что ты выступишь блестяще…
- Захар Андреевич Мельников, - упрямо повторил Орлов, напряжённо глядя на собеседника. – Это лучший преподаватель по теме моей курсовой.
Ректор потёр лоб и поставил на заявлении студента размашистую подпись.
- Я ведь знаю тебя, паршивец, - как можно строже сказал он, отдавая лист бумаги. – Я тебя знал ещё когда ты ссал в штаны, поэтому понимаю, чего ты так вцепился в этого Мельникова. В общем, предупреждаю, если устроишь мне здесь разврат и содомию, лично сообщу обо всём отцу. А ты знаешь Ростислава, выпорет тебя и не посмотрит, что уж поперёк лавки не помещаешься.
- Никакого разврата, Анатоль Палыч, - радостно вскочил со стула для посетителей Велимир. – Вы же меня знаете, ни одна живая душа не узнает.
И помчался на кафедру осчастливить своего нового руководителя курсового проекта.
- Господи, - простонал ректор, хватаясь за голову. – Это ты меня так за ту взятку наказываешь. Зачем же я взял её?
В коридоре четвёртого этажа было тихо и спокойно, и даже возле преподавательской Кафедры гражданского, авторского и экологического права ни шастало ни единого студента. Зато за дверью раздавились голоса, поэтому Мир, не задумываясь ни секунды, распахнул дверь и влетел в кабинет.
- Фёдор Николаич! – с разбегу перешёл он в наступление. – Марь Михална сказала, что вы здесь, а мне надо вам отдать заявление от ректора, - выпалил он, протягивая подписанное заявление. – О, Захар Андреевич, - на лице тут же появилась блаженная улыбка, когда студент узрел своего любимого преподавателя. Человека, которого он уже два года пытался перевести в разряд «просто любимого». – Анатолий Павлович приказал вам выделить на меня дополнительные часы на консультации, как минимум три пары в неделю. Распоряжения на оплату он дал, так что я принёс вам своё расписание и выписал часы, в которые мне удобно к вам приходить. Теперь вам нужно выбрать время, когда вы можете меня консультировать, - и, не сводя с Мельникова сияюще-влюблённого взгляда,  сунул ему листы с расписанием.

Отредактировано Велимир Орлов (2013-08-05 02:54:17)

Одно из несомненных достоинств Мельникова, как преподавателя, было его упорное нежелание становиться при виде Велимира на колени и тщательно лизать его богатую задницу. Отличную, кстати сказать, задницу. Нет, он был не один такой, закалённые десятилетиями преподавания профессора, воспитанные советской властью и русскими калошами, они тоже не спешили падать ниц перед «блатным золотым»  мальчиком, но те старые перечницы годились лишь для того, чтобы выставлять их перед собой в гололёд, дорожки песком посыпать, а Захар Андреевич, он был как самка Голубого кораллового аспида. Такой же умный, такой же красивый, и такой же ядовитый. Сам же себя Велимир сравнивал с сетчатым питоном: обычный, но яркий и заметный, а если вцепится, до будет душить до смерти.
Так что декан, оказавшись между двумя застывших в напряжении молодых людей, предпочёл поступить так, как и любой нормальный человек, попавший в серпентарий к смертельно опасным змеям – спас свою жизнь бегством. Сопровождаемый злорадным шипением юного, но очень настойчивого сетчатого питона.
- Федор Николаич! Ректор просил вас зайти к нему с какими-то документами!
Сделал гадость – на душе радость!
Орлов вновь обратил свой взор на Мельникова, широко улыбаясь и буквально пожирая преподавателя глазами. Культурно пожирая, вспоминая все вложенные мамой правила столового этикета: серебряными приборами и не чавкая.
- Не выспались? – участливо спросил он, делая несколько шагов вперёд, подходя вплотную. – Или кушать хотите? У меня есть шоколадка! – довольно возвестил он и вытащил из кармана куртки здоровый батончик «Сникерса». – Это вам, - он положил шоколад на стол, рядом со своими бумагами. – Кстати, - проникновенно произнёс, делая ещё шаг вперёд, - вы знаете, что шоколад стимулирует выработку в головном мозгу тех же гормонов, что и оргазм, и вызывает чувство радости и удовлетворения? Вам обязательно нужно поесть.

Отредактировано Велимир Орлов (2013-08-07 01:55:24)

Коралловый аспид шипел и брызгался ядом, нервно хлеща вокруг себя кончиком хвоста. Это зрелище завораживало, пугало и восхищало одновременно. Вэл понимал, что преподаватель вряд ли решится на что-то, так как уж Мельников-то, прививающий студентам основы правовых знаний точными укусами, прекрасно знал, чем это могло закончиться. Орлов был в более выигрышной позиции, чем нагло пользовался, обвив жертву кольцами и медленно сжимая её в смертельных объятиях. С каждым новым вздохом лишая кислорода и права на победу.
- Как здорово, что у меня есть с собой плитка элитного, горького бельгийского шоколада, - мурлыкнул он, обходя столы и вновь напирая на Мельникова. – И вы точно не сможете его купить, так как мне его привезли прямо из Бельгии.
С тихим стуком он положил шоколад в лаконичной, чёрно-золотой обёртке на стол и окинул фигуру преподавателя агрессивным, откровенно-сексуальным взглядом, мысленно облизывая с головы до ног длинным, раздвоенным языком.
«Вы с-слыш-ш-шите меня, бандерлоги?»
«Мы слышим тебя…»
- А если я не уйду, - Велимир скользяще подкрадывался к Захару, загоняя того в угол. – Заплачете? Будете топать ножкой и звать на помощь? – студент вызывающе усмехнулся и вновь оказался слишком близко, демонстративно нарушая интимную зону. – Или зашипите, как рассерженный змей и убежите сами, спасаясь бегством? Что вы мне сделаете? Отшлёпаете? – красивой формы брови с ровными, выщипанными краями просигнализировали собеседнику об игривом настроении их владельца, а не менее красивые губы растянулись в предвкушающей улыбке. – Хотя, я был бы не прочь, чтобы вы меня отлшёпали, Захар Андреевич. И поставили на колени, - он пошло облизнулся. – Прямо перед собой.

Ядовитый укус влетел точным справа и на мгновение погасил свет в глазах. Велимир пошатнулся назад и качнулся вперёд, делая глубокий вдох, восстанавливая дыхание. Пока Орлов собирал разъехавшиеся глаза в подобие кучи – удар у преподавателя был весьма недурён, это Мир, поучаствовавший не в одной драке, оценил сразу – тот засуетился, прыгая вокруг и оказывая первую помощь пострадавшему.
Холод приятно остудил место удара, и юноша перехватил пакет у Мельникова, мазнув пальцами по его руке. Пришедший в себя от сотрясения мозг тут же разложил на молекулярные составляющие всё произошедшее и выдал занимательные перспективы, начинающиеся шантажом провинившегося преподавателя, а заканчивающиеся прямиком в огромной постели Орлова.
Велимир тряхнул головой, отгоняя приятные воспоминания жаркого секса, от которого чуть не сгорела квартира. И так могло бы продолжаться и по сей день, не узнай Захар, что стал гордым обладателем часов экологического права у третьих курсов, где учился его почти состоявшийся юный любовник. Он медленно повернул голову и взглянул на Мельникова, который с тревогой ждал его приговора.
- Болит? – хмыкнул Орлов. – Не, болит, это когда полицейской дубиной со всей дури по рёбрам, или кирзачём по почкам, вот это больно. А вообще, Захар Андреевич, - ядовито продолжил он, - я, конечно, знаю, что вы не в восторге от моих знаний, и считаете, что у меня вместо головы пара больших ягодичных мышц, но зачем же так открыто об этом заявлять? Я, вообще-то, просил меня отшлёпать по попе.
Коралловый аспид укусил, противоядия мне, противоядия!
Велимир взглянул на преподавателя ещё раз и внезапно расхохотался во весь голос, громко и до безобразия неприлично, раскачиваясь и даже не прикрывая рот ладонью. Пять минут, десять фраз и Мельников, славящийся своей выдержкой и хладнокровием на занятиях, разбивает свой кулак о его челюсть.
- Захар Андреевич! – ворвался в их крошечный и интимный мирок резкий и громогласный голос секретарши декана. – Фёдор Николаевич просил вас зайти к нему и принести ему расписание и нагрузку. О, - рот девицы округлился вслед за глазами, - Велимир? А что случилось?
Мир вспомнил анекдот и рассмеялся ещё сильнее, сгибаясь пополам и держась за живот.
«А потом потерпевший упал, ваша честь. Прямо спиной на нож. А затем он поднялся, вытащил нож, поскользнулся на луже собственной крови и упал на этот же нож ещё раз».
- Всё в порядке, Катюш, - отсмеявшись, он обворожительно улыбнулся секретарше. – Я тут слегка травмировался, а Захар Андреевич оказывает мне первую помощь. Можно сказать, спасает мою никчёмную жизнь, правда, Захар Андреич?

Отредактировано Велимир Орлов (2013-09-04 01:28:54)

Мельников принял своё спасение без должной на то благодарности, только покапал ядом на секретаршу, но Катерина сама была той ещё гадюкой, поэтому, казалось, только обрадовалась дополнительной дозе смертельного раствора. Ещё бы, будет чем излиться на несчастных и убогих, осмелившихся заглянуть в святая святых факультета биотехнологии и промышленной экологии – деканат.
- Мирочка, солнце, если тебе нужна будет помощь, обязательно обращайся, - секретарша вылизала раздвоенным ядовитым жалом скривившегося, как от вида разлившегося нефтяного пятна по акватории Тихого океана Велимира, который ненавидел, когда его имя превращали во всяких там пупсиков, котёночков, Мирюсечек, Вельчиков и прочих тошнотворных сюсюсю.
Глухо хлопнула закрывшаяся за внушительными тылами фигуристой Катерины дверь, и Велимир поднялся со стула, возвращая компресс Мельникову.
- У меня голова болит от удара, - чувствительно прикусил он, поднимая сумку. – И кружится. Так что я, пожалуй, пойду в клинику и сделаю рентген, а то вдруг мне стол что-нибудь сломал. Как же я жевать буду с трещиной в челюсти, - Орлов, слегка пошатнувшись, пошёл к двери, и, уже открыв её, оглянулся. – И не надейтесь, Захар Андреевич, я вас не сдам. Как же я курсовую то писать буду, если вас с позором уволят за избиение собственных студентов?
Кто сказал, что неядовитые змеи безопасные? Они очень упорные, настойчивые и не выпускают свою жертву из объятий, пока не задушат её насмерть.
- И вы не представляете, как я счастлив, что вы знаете моё расписание наизусть, Захар Андреевич, - Велимир послал преподавателю воздушный поцелуй. – Всего хорошего, Захар Андреич, надеюсь, сегодня я приснюсь вам в эротическом сне, - добавил он томным голосом и исчез в коридоре, оставляя Мельникова в одиночестве.
На занятия он и в самом деле не пошёл, и даже не рискнул сесть за руль своей машины, вызвал такси и отправился в частую клинику, где лечилась вся семья Орловых. Там его не только просветили и осмотрели со всех сторон, но и сделали профилактический анализ крови и прочих физиологических жидкостей, обнаружили одну просроченную прививку, измерили давление, рост, вес, вкололи обезболивающее и отпустили на волю с чувством выполненного долга и больничным на неделю, которым Велимир, впрочем, не воспользовался, нарисовавшись в университете на следующий день, распугивая окружающих здоровенным синяком на челюсти.
- Будь проклят тот день, когда я стал ректором этого университета, - простонал Анатолий Павлович, когда сияющий Велимир забежал к нему на чашечку кофе. – Уйди, предвестник Страшного суда! И даже не проси вернуть тебе пост старосты! Ты же позор группы!
Однако проблема состояла в том, что Орлов был не просто старостой выборным, но и настоящим неформальным лидером, признанным группой и имеющим на неё серьёзное влияние. А ещё, будучи половозрелым и полностью сформированным самцом питона, он лучше всех на потоке умел делать то, что прекрасно получалось у всех душащих змей – обвивать и выкачивать из лёгких воздух, пока объект преследования не сдавался и не обвисал тряпкой, сдавшись на милость врагу. А точнее говоря – Велимир умел выбивать деньги. Не ногами, конечно, а исключительно логическими доводами и даром убеждения. А убеждение у него было внушительное. Как, впрочем, и всё остальное. Поэтому, потеряв должность старосты, он не смог отвертеться от статуса профорга и по-прежнему ходил на старостаты, так как группа пока плохо воспринимала нового, назначенного куратором лидера.
Собственно, именно из-за этого Велимир и опоздал на семинар к своему любимому аспиду – он около часа провёл сидя в профкоме и решая вопросы с социальными стипендиями и распределением внебюджетных средств.
- Прошу прощения, - появление драгоценного члена группы № 321бПЭ сопроводил грохот в дверь. – Меня вызывали в профком. И не стоит высказывать мне своё недоумение по поводу выбранного профкомом времени заседания, - предупредил он гневное шипение преподавателя. – Выскажите его им.
И, сверкая уже начинающим желтеть синяком, проследовал на своё место возле окна за последней партой. Зная, какой скандал может закатить всадник Апокалипсиса, занимать её не решался никто.

Укус был не слишком ядовитым и вызвал у Велимира лишь слабую улыбку – сильно улыбаться мешала боль в челюсти. Однако удар по всем правила следовало парировать.
- О, я обычно бываю очень нежным, - пошловато ухмыльнулся здоровым уголком губ Орлов. – И деньги для меня не главное, лишь здоровье и благополучие вашей драгоценной собственности.
Он постарался сказать это так, чтобы оно прозвучало пошло и двусмысленно для Мельникова, который прекрасно помнил как страстен, бережен и аккуратен был Велимир на огромной кровати типа траходром в своей квартире на Коломенской. И куда наотрез отказался возвращаться, прикрываясь глупыми, якобы этическими отмазками: "Ты мой студент, я не могу, у меня яйца поджимаются и нефритовый стержень отпадает при одном осознании того, что после потрясающего, жаркого и выматывающего траха мне надо надеть галстук и прочитать тебе лекцию по экологическому праву".
Орлов с шумом расположился за партой, вытаскивая из дорогой дизайнерской сумки большую тетрадь на кольцах в кожаной обложке, свой любимый паркер с гравировкой и тонкий нетбук, в котором он печатал лекции. Вопрос Мельникова его даже разочаровал своей лёгкостью, однако группа затаилась, как мышки при виде ползущей змеи, возможно, не хотели привлекать внимание смертельно опасного гада. А Велимир сам был гадом, он разных змеюк не боялся.
- К субъектам экологического права относятся любые лица, вступающие в экологические отношения, такие как граждане Российской Федерации, юридические организации или публичные субъекты, в том числе и неформальные, например, экологические организации типа Гринпис или Всемирный Фонд дикой природы, - громко заявил он о себе, взглянув прямо в глаза зла. – Кстати, примечательно, что субъекты обладают правами и обязанностями, предусмотренными экологическим законодательством, впрочем, которого в нашей стране не существует. И государство Российской Федерации также относится к субъектам экоправа, однао оно считает, что обладает лишь правами, а обязанность – это ко всем остальным. Так что если рассматривать наше государство именно по этому признаку, то я бы сказал, что оно у нас выпадает из субъектов, правда, наше государство выпадает вообще из любого права.
Вопросы экоправа были самой болезненной мозолью на любимой пятке Велимира, поэтому на них он заводился с четверти оборота, вызывая у всей группы дружный стон и коллективный плач: "За что нам это?". Это знали и преподаватели, изо всех сил старательно обходя подводные камни и стараясь не тревожить лишний раз дикое животное.
Все.
Кроме Захара Андреевича Мельникова.

- Как же вы заботитесь то о моей посещаемости, то о моих денежных средствах, - тихо хмыкнул Велимир.
Положа руку на сердце, Орлова порядком раздражало лицемерие Мельникова, который считал нормальным шляться по гей-клубам и трахаться с незнакомыми парнями, но встречаться с человеком, который ему определённо нравился, однако "ты мой студент, а у меня педагогическая этика и "бла-бла-бла" противоречащими высоким нравственным идеалам многоуважаемого Захара Андреевича. Одного этого хватало, чтобы Велимир начинал шипеть и гневно трещать хвостом, как гремучая змея, а уж когда кинувший его любовник начинал защищать экологического законодательство, против которого Орлов уже давно развернул масштабные сражения, тогда он начинал кусаться и брызгать ядом почище чёрной мамбы, по праву носящую печальную известность самой опасной рептилии в мире.
- Цель каждого преподавателя научить нас думать? – насмешливо фыркнул Велимир. – Да у вас какое-то мифическое восприятие учебного процесса, Захар Андреевич. Половина всех преподов навязывает нам свои собственные точки зрения, и не дай бог во время ответа ты осмелишься высказать что-то отличное от них, то это воспринимается как ересь и карается в лучших традициях испанской инквизиции. Разве что зачётка не сжигается, - Велимир откинулся на спинку стула и закинул ногу на ногу. – Российское образование одно из самых консервативных и устаревших явлений нашего общества, в котором что-то новое приживается хуже пересаженных органов. И с такой же эффективностью, - хмуро добавил он, скрещивая руки на груди. – Но проблемы медицины это слишком долгий вопрос для рамок одного семинара.

Велимир демонстративно вздёрнул подбородок и скептично поджал губы. Орлов-старший мечтал отправить драгоценного ребёночка заграницу, причём выбор географии менялся как в старой шутке: "- Вы придерживаетесь партийного мнения? - Нет, мы колеблемся вместе с ним". Так и Ростислав Всеволодович колебался вслед за своей супругой, которая металась из страны в страну с новым  грандиозным благотворительным проектом и привозила из каждой поездки магнитик и проспект из очередного "одного из лучших университетов мира". И пока родители со скандалами выбирали между Гарвардом, Оксфордом и Токийским, Велимир сдал ЕГЭ и отнёс документы в несколько ВУЗов своей родной столицы. К слову сказать, он прошёл везде, но устроив сыну ещё больший грандиозный скандал, Орловы всё-таки решили, что сдать непутёвого отпрыска с неумолимостью бронетранспортёра окрашивающегося в радужный цвет  под крыло к лучшему другу, будет в целом неплохой идеей. Мнение лучшего друга в данном случае не учитывали.
Поэтому, имея средства и возможности поступить в один из самых престижных университетов мира, но выбрав обычный и в целом среднестатистический вуз, занимающий далеко не первое место в рейтинге, и даже не десятое, Велимир считал, что не имеет никакого права осуждать преподавательские методы и форму образования в своём РХТУ, ибо сам решил учиться именно в нём. Ну, почти сам. Мнения ребёнка, как и мнения лучшего друга, Орловы-старшие сделали вид, что не услышали. Не хочешь заграницу – получи суровую российскую действительность. И  трёхкомнатную квартиру в Коломенском. И чтоб глаза наши тебя здесь видели только по праздникам и когда деньги заканчиваются. И даже не звони, когда французская полиция поймает на очередной атомной станции, мы тебя вообще в первый раз видим.
Нет, родители Велимира очень любили, особенно мама, но образа жизни его не одобряли, как и нежно-голубой оттенок сексуальной ориентации, которую Орлов особо никогда и не скрывал.
Так что в дискуссию по поводу достоинств родной альма-матер с Мельниковым решил не вступать. Тем более что преподаватель подкинул куда более провокационную тему для открытия дискуссионного клуба "Просили? Получите!"
- Наше государство, Захар Андреевич, - едко ответил Велимир. – Увы, но его не существует. А есть лишь власть небольшой группы избранных, которые считают, что пост даёт им право на какие-то привилегии. А природа – это тот субъект экологических отношений, которая проповедует равноправие. Взять, к примеру, нефтяную вышку, которую строит наш многоуважаемый Газпром, "Приразломную". Эта вышка по всем мировым стандартам не способна долго выдерживать суровые арктические условия, и катастрофа неизбежна, ведь ни в одной стране мира нет ни одного средства для очищения нефтяного пятна на Арктическом шельфе. А это уникальная экосистема, гибель которой грозит нам страшными экологическими последствиями, однако никто не может остановить нескольких жадных дельцов, которые гонятся за сиюминутной наживой, чтобы построить себе ещё один дом в Монако и прикупить пару островов на Канарах. О каких полномочиях вы вообще говорите, когда перед государством бесправны все, и они творят всё, что хотят, и нередко это противоречит даже Конституции России, не то что этому выкидышу, которое наше правительство гордо именует Экологическое законодательство!
Велимир злобно завершил свою тираду и уставился на Мельникова, ожидая ответ на свой выпад. На демонстративно стонущую Светку Архипову, сидящую за соседней партой и ненавидящую препирательства Орлова с преподавателями, он даже не посмотрел.

А вот это было подобно неосторожному шагу в гнездо разъярённой змеи: Велимир даже весь подобрался, совершая резкий, агрессивный выпад.
- Позвольте! – рявкнул он. – Это вы начали этот разговор, а теперь что, поджали хвост и в норку? А как же учить аргументировать и отстаивать свою точку зрения? А что вы скажете на то, что русские в акции протеста против строительства нефтяной вышки в Арктике не принимали участия? – за исключением одного, но о том, что Велимир удостоился чести повисеть на платформе под ледяным душем из брандтсбойтов, которым поливали сверхактивных мокрых гринписовцев рабочие вышки, Орлов предпочитал умалчивать. Ибо помнил, что устроил ему отец, после того, как сотрудники госбезопасности сдали ему на руки любимое дитя. Даже почти не помятое, так, слегка поцарапанное. – США, Канада, Финляндия, во главе с исполнительным директором Гринпис были на этой платформе, ведущие экологи бьют тревогу и кто-нибудь услышал? Поэтому здесь именно вы кидаетесь неаргументированными утверждениями, и скорее всего даже не слышали о сути разговора. Что?! – Велимир повысил голос, перекрывая шум одногруппников, спешащих покинуть место сражения. –  Сказать больше нечего?
Мельников объявил о перерыве, но унять разошедшегося Орлова было труднее, чем заткнуть вулкан Эйяфьятлайокудль. Даже последствия их извержений были примерно одинаковые: все окружающие оказывались засыпанные пеплом и грязью.
Велимир дождался, пока последний студент сбежит из серпентария, где грозно шипели две смертельно опасные змеи, и когда тихо хлопнула закрывшаяся дверь, подскочил к Мельникову.
- Аргументы закончились, да, радость моя? – презрительно сцедил он сквозь зубы то самое прозвище, которое несколько недель шептал в порыве страсти Мельникову, втрахивая его в дорогущий, ортопедический матрас. – Теперь перешёл на личности? Под избранными имеешь в виду меня? И чем же я воспользовался, чтобы добиться своего, а?
Орлов был не просто разозлён, он был взбешён, и эта жгучая, кипящая ядом злоба капала с каждого его слова. Его раздражала эта высокомерная манера Захара подчёркивать различия между ними, тыкая носом Велимира в его благополучие, будто Орлов был в чём то виноват. А главное, Мир ненавидел, когда его обвиняли в том, что он не совершал.
- Я что, сказал кому-то хоть слово, как надежда универа развлекается во время своего отпуска, а? Я что, показал хоть кому-то те фотки, на которых доцент и перспективный преподаватель Мельников Захар Андреевич обжимается с полуголыми кобелями в гей-клубе? Я что, случайно обмолвился лучшему другу моего отца, что на каникулах потрахиваю светило РХТУ? Я написал заявление на преподавателя, который избил меня на прошлой неделе, а?! – Велимир подпирал преподавателя к доске, выкрикивая в лицо обвинения. Каким бы взрослым он не хотел казаться, ему было всего двадцать лет, и в каких-то моментах он оставался обычным ребёнком. Обиженным, разочарованным и злым.

Всё это он слышал десятки раз, одну и ту же песню: "Я твой преподаватель…" и дальше по заданному сценарию. Но Орлов отказывался слушать, слышать и понимать. Потому что не понимал, как их отношения могут стать помехой карьере Мельникова, если за полтора года, пока Велимир был влюблён в своего преподавателя, и целый месяц их бурного летнего романа никто даже не заподозрил, что они испытывают друг к другу хоть какие-то тёплые чувства. Весь университет, за исключением ректора, который был в курсе некоторых особенностей сына лучшего друга, оставался в святой уверенности в том, что эта парочка змеюк подколодных на дух друг друга не выносит, и готова при малейшей возможности впиться заклятому врагу в глотку. Да вся группа уже неделю глумилась над якобы страданиями Велимира, которому досталось писать курсовую работу у его "грёбанного аспида ядовитого". И сдаваться Орлов не собирался.
- Преподаватель, говориш-шь, - буквально прошипел он в лицо Захару Андреевичу, опираясь на стену рукой и мешая манёвру по отступлению, предпринятым Мельниковым. – А ты не думал об этом, когда задом вертел перед мальчишкой в клубе, а? Не вспоминал об этом, когда ноги раздвигал и орал подо мной, нет? Когда пошёл с совершенно незнакомым парнем на его квартиру трахаться с ним? Где тогда была твоя проклятая педагогическая этика?!
Велимир понимал, что пять минут – это очень и очень мало, и некоторые ушастые гадёныши уже выстроились у двери в попытках урвать хоть маленький кусочек сплетни, поэтому в этот раз говорил тихо. Но очень разборчиво и убедительно.
- Ненавижу твоё лицемерие и ложь! – выплюнул он в лицо Мельникову и оторвал руку от стены. - Твою трусость и эгоизм! А свои денежные расходы можешь засунуть себе туда, куда я член свой засовывал! И выканье в тоже самое место, и будь уверен, - Орлов оглянулся на дверь, прикидывая, насколько видно оттуда то месте, где они стояли. Звонок вот-вот должен был прозвенеть, но дверь была плотно закрыта, Захар Андреевич научил свои группы заходить в аудиторию только с его разрешения. К тому же их весьма удачно закрывал выступ стены и отъехавшая от удара спиной половина доски. – Я не отступлюсь от тебя. И не забуду того, что было. И мы поговорим как взрослые люди, - довольно угрожающе произнёс он. – Только не здесь. Здесь слишком много лишних глаз.
Велимир последний раз оглянулся на выход и вдруг резко подался вперёд, накрывая губы Захара жадным, страстным и требовательным поцелуем, крепко держа его за плечи и не давая отстраниться.
- Я зайду к вам после занятий, Захар Андреевич, - спокойно, но очень решительно сказал он, отпуская преподавателя и делая несколько шагов назад. – Вы должны мне дать расписание консультаций. А сейчас извините, но у меня заболела голова, и мне надо в медпункт. Наверное, последствия травмы.
И, не обращая внимание на слова Мельникова, схватил свою сумку и выскочил из аудитории, сбивая по пути толпящихся у дверей одногруппников.
- Мир! Мир, что случилось?! – староста группы, и по совместительству хороший приятель Велимира, бросился вслед за ним, хватая за руку.
- Я не могу больше выносить его! – процедил сквозь зубы Орлов и выдернул руку. – Пойду холодной водички попью.
- Они точно друг друга поубивают, - вздохнул староста и поплёлся на пару. Он сильно надеялся, что не придётся объяснять Мельникову причину отсутствия главной занозы в задницах почти у всех преподавателей на второй половине пары.
За сорок пять минут Велимир остыл, сходил в "Якиторию", что располагалась около метро, попил чаю, пожевал роллов и вернулся на английский, с которого его, впрочем отпустили через полчаса, после того как он сдал все тесты. Одним неоспоримым преимуществом подготовки в Гарвард, Оксфорд и прочая было совершенное знание иностранного языка.
Ещё Велимир играл на гитаре, неплохо пел, превосходно готовил, разбирался в моде, отлично учился, говорил на немецком, французском и немного японском, был совершенно определённо хорош собой и имел на золотой банковской карточке сумму денег, которую господину Мельникову не заработать и за год.
- И что ему ещё надо? – бормотал Орлов, возвращаясь обратно к метро и пиная подворачивающиеся под ноги ни в чём не повинные камушки. – Крестиком только вышивать не умею? Так я могу научиться. Гадина ядовитая!
Но ведь любимая гадина!
Когда он появился у дверей преподавательской, в коридорах университета стояла полная тишина. Все студенты разбрелись по домам, большая часть преподавателей, впрочем, тоже, поэтому можно было не бояться того, что их разговор станет достоянием окружающих.
- Ми-и-ир.
Он оглянулся на голос и широко улыбнулся.
- Верунчик! А чудовище это, ядовитое, у себя?
- Угу, - симпатичная девочка, старше Орлова на один курс, была немножко влюблена в Велимира, чем он нагло и беззастенчиво пользовался. – Злой, как чёрт. Это из-за тебя?
- Не знаю, - безмятежно пожал плечам студент и вытащил из кармана куртки плитку дорогого шоколада. – Кто-нибудь ещё есть?
- Неа, - хихикнула девушка, забирая сладкое подношение. – Иди-иди, сейчас тебя сожрут. А я чай сбегаю попью. Угу?
- Угу, - мрачно кивнул Велимир и легко хлопнул её по упругому заду.
- Пошляк! – Верочка показала ему язык и унеслась в сторону кафедры иностранных языков, к подружкам.
Орлов глубоко вздохнул, как перед прыжком в прорубь, и зашёл на кафедру, тихо щёлкая замком.
- Захар Андреевич, - позвал он. Преподаватель нашёлся в самом углу за шкафами, где, сидя за партой, листал какие-то бумажки. – Я пришёл по поводу консультаций, – Орлов ногой подвинул стул и уселся напротив Мельникова. – А это –  вам, - он положил перед ним роскошную, тёмно-красную розу на длинном, шипастом стебле.

Глупым было надеяться, что смертельная змеюка растеряет свои клыки и вырвет ядовитые протоки, расцветая благоухающими цветочками и розовыми плюшевыми мишками. Впрочем, найти себе какого-нибудь капающего слюнями дурачка, покорно встающим на колени и раскрывающим рот при первом же приказе, Велимир, с его внешностью, деньгами и папочкой, мог найти себе с десяток за пять минут в каком-нибудь задрипанном гей-баре. Но такие разряженные пидовочки вызывали у него лишь брезгливость и лёгкую тошноту, а ещё, не смотря на кажущуюся легкомыслие и блудливость, Орлов был очень верным и постоянным в отношениях. Перед тем, как встретить Мельникова и потерять голову, он очень долго был страстно и безнадёжно влюблён в собственного инспектора по делам несовершеннолетних в детской комнате милиции. Но тот был натуралом натуральнее некуда, женат, имел маленького ребёнка и при каждом появлении подопечного в наручниках закатывал глаза и стонал: "Господи, ну за что ты мне послал этого вестника Апокалипсиса?" Что, впрочем, не мешало Велимиру таскать ему импортные шоколадки, дорогое печенье в жестяных банках и спёртый из отцовского бара марочный алкоголь.
А потом Миру исполнилось восемнадцать, инспектор уволился и переехал с женой в Подмосковье, купив собственную квартиру, а уже обладающий полной уголовной ответственностью правонарушитель остался с разбитым сердцем склеивать кровоточащие осколки. Пока в их аудиторию не зашёл новенький преподаватель.
Нет, это не было любовью с первого взгляда: невзрачный и скучный, тощий мужчина в дешёвых костюмах сначала мало привлёк внимание весьма высокомерного сноба. Однако с каждым новым семинаром умный, ядовито-острый на язык преподаватель обращал на себя всё больше и больше заинтересованных взглядов Велимира, сначала восхищающегося его умом, а потом и внешностью, когда Орлов случайно наткнулся на Мельникова в бассейне, где краса группы пересдавал зачёт по физкультуре. Не потому что был в плохой физической форме, уж своей-то формой, вылепленной профессиональными тренерами в люксовом фитнесс-клубе, он мог с полным правом хвастаться и гордиться. Просто Велимир, который "я молчать не буду!" в очередной раз сцепился не на жизнь, а на смерть с преподавателем физкультуры, публично и в своей излюбленной буржуйско-заносчивой форме высказавший глубокие сомнения в профессионализме и компетенции физрука.  Поэтому дисциплину эту он сдавал в индивидуальном порядке после занятий самому завкафедрой физической культуры по личной просьбе ректора университета. А Захар Андреевич пользовался теми немногочисленными благами, которые давала его профессия – бесплатным абонементом в бассейн в спорткомплексе "Олимпийский". Там они и встретились буквально нос к носу прямо на плавательной дорожке.
Кажущийся тощим в мешковатой одежде, Захар Андреевич оказался подтянутым и стройным, с великолепной мускулатурой, отлично прорисованными мышцами и чётко видимыми кубиками пресса. Обычно гладко выбритый подбородок украшала едва заметная щетина, которая придавала лицу небрежный и чертовски сексуальный вид, гармонично завершающийся капельками воды, стекающими по высоким скулам. Велимир взглянул лишь раз и вот здесь его разум помутился. Окончательно и бесповоротно.
- О, - протянул Орлов. – Я лучше здесь подожду. С вами, Захар Андреевич, - он едко выделил "вами" и придвинул к себе листок с расписанием консультаций, который составил ему преподаватель. – Хм… Вам нужно было обсудить это со мной, - он помахал листком, поднимаясь и подходя к Мельникову. – Во вторник у меня заседание Студсовета, а в четверг после занятий я хожу на курсы французского, так что остается понедельник, среда и пятница. Я могу прийти уже в эту пятницу и показать вам план, наработки и литературу.

- Ради вас, Захар Андреевич, я готов на всё.
Орлов буквально промурлыкал это весьма двусмысленное заявление, вставая прямо за спиной преподавателя. Впрочем, он мало грешил против истины: обладая серьезными связями, через отца, разумеется, пробивным характером, настойчивостью бульдозера и дикой, практически иррациональной преданностью, Велимир действительно мог пойти на очень многое ради того, кого любил. А Захара он любил.
- И чем же таким вы занимаетесь, что не можете выделить для меня даже часа? – спросил он с лёгкой капелькой угрозы в ядовитом голосе.
Кроме всего вышеперечисленного, Орлов имел в своём характере существенный недостаток, который имел всех остальных – Мир был очень, до патологии ревнивым. Возможно, сказывалось воспитание маменьки, которая с малых лет вбивала дражайшему сыночку, что большинство девиц – меркантильные твари, которых интересуют только размер кошелька и бриллианта на пальце. И пусть дитё выросло, и стало понятно, что ни одной девицы на родительском пороге не появится, мнение о том, что большая часть людей просто использует Велимира ради своей выгоды, основательно укрепилось в голове Орлова. Из-за чего собственно ценность каждого человека с искренними отношения возрастала в десятки раз.
А может, всё ещё памятна была горечь предательств, которых в жизни Велимира было предостаточно, но подсознательный страх потерять любимых людей периодически впивались колючками в душу юноши. И превращали его в монстра.
- Собираетесь в очередной гей-клуб? – тёплый ветерок от дыхания Орлова шевелили волоски на затылке Мельникова. – Подцепите нового мальчика и будете веселиться с ним до изнеможения? – к дыханию присоединились пальцы, которые осторожно ласкали кожу головы преподавателя. – Быть может, я смогу вам чем-то помочь?

- Что? – невинно вскинулся Орлов, делая всё-таки шаг назад.
Да, иногда Велимир был на редкость заносчивым, эгоистичным и сволочным, однако были вещи, которые он прекрасно понимал: если вскроется, что Мельников гуляет по мужикам, мало ему не покажется. Конечно, привычная ко всяким извращениям Москва вряд ли даже покосилась бы в сторону преподавателя, и вряд ли он бы потерял работу, Орлов лично знал парочку работающих в универах и школах геев, но скандал с публичным вытрясанием грязного белья Захару пережить бы пришлось. И его имя полоскали бы не один год, обсуждая в курилках и туалетах препода-педика. Поэтому Мир бы никогда не сделал ничего, что могло бы запачкать имя его любимого Мельникова. Так что заигрывал в университете он очень осторожно и больше для того, чтобы подразнить. Не смотря на то, что дико хотелось. До дрожи в кончиках пальцах, прикоснуться, обнять, поцеловать.
- Переездом? – приподнял брови Орлов. – Наконец, нашёл себе квартиру?
О жилищных проблемах бывшего любовника он немного знал, из тех нескольких предложений, что Мельников обронил во время их удовлетворённых и тихих бесед после секса, когда они в обнимку валялись на кровати.
- Я могу помочь, - предложил он, без единой задней мысли. – Если у  тебя нет мебели, то я могу перевести твои вещи, у меня здоровый внедорожник, в него много можно запихнуть. И на машину не надо тратиться, и на грузчиков. А если хочешь, - Орлов снова подобрался к своей жертве, игриво мурлыкая ему на ухо, - то могу перевезти тебя к себе. Тогда и за квартиру платить не надо будет.

- Я даже стесняюсь спросить где, - хмыкнул Велимир. – В каких-нибудь Люберцах или Мытищах?
Вообще он не хотел задеть Мельникова довольно грубо сформулированным вопросом, но был у Орлова один существенный недостаток, за который его периодически не выносили все: московский буржуйский снобизм. Нет, он не кичился своим положением, средствами, благами, но периодически забывал о том, что не все в мире живут в таких же тепличных условиях, что и он. И что не все могут позволить себе дорогущую пармскую ветчину, привезённую спецзаказом из Франции, ботинки с ортопедической подошвой, сшитые на заказ, здоровенный «гроб на колёсах» - чёрный, квадратный Мерседес Гелендваген, настоящий паркер с позолоченным корпусом, часы, стоимостью в годовой заработок среднестатистического москвича и прочая, прочая, прочая. Поэтому иногда Велимир искренне считал, что люди просто не хотят покупать качественные вещи, покупаясь на рекламу или дешевизну. Стоило ли говорить, что деревню Велимир в глаза не видел, за исключением элитного коттеджного посёлка на берегу Волги, где у них был трёхэтажный особняк с видом на реку, личный пляж и причал с небольшой яхтой. Поэтому, все друзья Орлова, зная о его привычки презрительно закатывать глаза и скорбно вздыхать при виде «Черкизовской» колбасы, туалетной бумаги «56 метров» и «Доси», вежливо просили его заткнуться и идти известным маршрутом прямо до ГУМа и «Елисеевского».
А Велимир не обижался. Он учился существовать в мире обычных людей и дешёвых товаров.
- У меня в субботу вообще никаких дел нет! – счастливо заявил он, мысленно задвигая всё запланированное на выходные.
В целом, Велимир  был весьма педантичным и рациональным человеком, он даже вёл ежедневник в планшете, в котором отмечал все сделанные и несделанные дела – результат воспитания отца-бизнесмена – но ради Мельникова был готов перечеркнуть все планы. Точнее, Мельников был приоритетной статьёй в мотивации его поведения.
- Тогда я заеду утром часиков в десять, и мы всё быстренько перетаскаем.
Чрезмерный энтузиазм Орлова объяснялся ещё и тем, что он был приучен с детства хвататься за любой шанс, который подворачивался, и Мир решил включить процесс завоевания преподавателя на полную, уверенный, что уж в квартире Захара им никто не помешает.