Когда иноземный туристы ступили на собственность Романовых, Костя и Андрей проводили незабываемые, бурные моменты в спальной первого. Они дрались. И если бы не качественная, немецкая звукоизоляция этих стен, то весь дом бы уже был об этом в курсе, вкушая сладостные звуки Романовских смешливых визгов и Черкасовского басовитого мата. Конечно, драка была шуточной, иначе бы Костя долго плакал, глядя на себя в зеркало – он даже на модные, пафосные курсы самообороны-то не ходил, а его соперник с дворовым образованием был настоящим Саб-Зиро для него. Но возня была не по-детски серьезной. Естественно, ведь речь шла о последнем кусочке рахат-лукума, который Костя так придирчиво выбирал, будучи проездом, а точнее на долгой самолетной пересадке в Турции.
- Ай, блин, ты мне в ухо засветил, - не всерьез возмутился Костя, но не мог не дернуть Дюшу в ответ за длинные черные патлы. Сам он, обладая не менее густой шевелюрой, тоже получил так за время драки, которую они затеяли. Причем, кажется, возня уже была бесполезна. Костя давно уже упустил из вида коробочку с тем самым камнем преткновения. А если еды не было видно, значит, Андрей уже успел облизнуться и все, как по мановению волшебной палочки, исчезло. Но заняться им было откровенно нечем, секс уже тоже давно исчез из репертуара, так как у Дюши появились Настоящие Серьезные Отношения.
Пусть, конечно, Костя не упускал возможности подтрунить над своим лучшим другом, он на самом деле серьезно относился к ним со Стасом. Дело было даже не столько в том, что он переживал вместе с Андреем все его сомнения, переживания, все радости и горести, сколько в том, что Костя видел, каким искренним счастьем светились глаза друга, когда тот видел, слышал, говорил или вспоминал о своем партнере. Все только начиналось, и Андрей все еще боялся неровно вздохнуть, лишь бы не спугнуть того, кто был гетеросексуальным до недавнего времени. Но Романов искренне верил в лучшее… как верил и в то, что последний кусочек рахат-лукума все еще лежит где-то под их телами помятый, но вполне еще съедобный.
- Твою ж… Стоп! Дрюня, угомонись, у тебя под жопой мой телефон, - заслышав звонок, приутих Костя, пытаясь вытащить из-под мослов на пятой точке друга свой дорогой телефончик. Звонила мама, поэтому, даже не пытаясь преобразить запыхавшийся придурковато-довольный голос, Костя тут же взял трубку, - Да, мам? Кто? Дюша, укушу, замри и не дыши. Так кто? О-о-о, сейчас мы их подхватим! – сбросив звонок, Костя выпутался из бесконечных рук-ног Андрея, приводя свою одежду и волосы в порядок простыми отряхиваниями, приглаживанием и так далее.
- Дюня, пойдем, я тебя познакомлю со своими друзьями. Они тебе понравятся, будь уверен, - убежденно проговорил Костя. Он даже считал, что Лабранши, которых горячо и трепетно любил, будут очень кстати. Андрей, пусть никогда об этом не говорил и даже и не думал, наверное, все равно нуждался в поддержке касаемо его образа жизни, который отвергало российское общество. Черкасов привык видеть тонны дерьма в этом мире, а вот светлых и хороших людей встречал не так часто. Впрочем, как и все. Так что встреча с людьми, которые прожили друг с другом и пронесли свою нетрадиционную любовь через года аж с самой школы, была бы полезна.
Несмотря на то, что Морис и Касьен сделали свой брак эдаким пиар-ходом, осведомив прессу и общественность о том, что теперь они супруги Лабранш, и начали публиковать статьи от общего имени, это никак не сказалось на искренности их чувств друг к другу. В них никому не приходилось сомневаться. Когда бы Костя ни встречал пару вживую или видел их фотографии, их глаза смотрели только друг на друга с неутихающей любовью и французской страстью.
- Maurice, Cassien, I’m so glad to see you, - сбежав по лестнице и узрев гостей, уже милующихся друг с другом, как Костя и ожидал, проговорил он, улыбаясь во весь рот. Ему очень нравились эти ребята. Да и кому они вообще могли не понравиться, кроме закоренелых гомофобов?