Прошло уже больше года с тех пор, как Андрей взял и поселился у Стаса, а тот гостеприимно впустил его в свой дом, а потом и в свою жизнь. Много чего случилось за это время, пока они привыкали, притирались друг другу, даже еще до того, как на натурального натурала снизошло откровение о некотором забавном нюансе в собственных предпочтениях. Тот период дался Дюше не просто. Очень тяжело сдерживаться, когда объект твоих мечтаний ходит рядом, такой доступный и далекий одновременно. Так виртуозно тихо и незаметно Дюша еще никогда не дрочил, а может быть у Стаса просто хватало такта делать вид, что он не замечает своих футболок под подушкой неформального соседа, да характерных пятен на простынях. Да, Дюшенька очень старался не оставлять следов, но даже Штирлиц нередко бывал близок к провалу! Костя дал хорошее определение своему другу – дура влюбленная. Андрей не обижался, полностью признавая его правоту, но избавиться от этого наваждения, от этой болезни не проходящей не мог, не получалось, да и не хотелось. Как-то незаметно Стас стал центром Вселенной, смыслом всего и неожиданно открыл для Андрюши весьма неожиданную и интересную вещь – простые человеческие радости доступны и ему тоже. Они много гуляли, причем чаще всего трезвые, разговаривали обо всем, смотрели фильмы, обсуждали их, Стас много читал и Дюшенька внезапно осознал такую же потребность. При этом Стас не был занудой, он с азартом катался на колесе обозрения, любил тир, лошадей, рыбалку, походы и охотно брал с собой городского мальчишку, который вырос как-то так и не вкусив всех этих мальчишеских развлечений. А уж когда Стас дозрел… тогда мир и вовсе развел неведомыми красками. Они продолжали совместное изучение мира, открывали его для себя заново и сближались все крепче. Иногда у Андрея сердце заходилось от мысли о том, что Стас может отрезветь, насытившись этим экстремально-сексуальным приключением, но он гнал эти мысли, готовый получить сейчас все, что успеет, а потом… а потом видно будет.
Сегодняшний день они решили провести на конюшне, куда оба очень любили ездить. Матвея прихватили с собой, конечно же. Поначалу, когда Костя только подцепил этого религиозного зануду, Андрюша ржал над его выбором, не в лицо, конечно, но Костику высказывал свое мнение. Потом как-то проникся серьезностью молодого человека, перестал шугаться, а в итоге едва ли не первый бросился с помощью, когда того выгнали дорогие любящие родители. Среди знакомых Андрея было много подобных историй, но почему-то именно Матвей зацепил сильнее других. Может быть потому, что, не смотря на охватившее его отчаяние, он удержался и не пустился во все тяжкие, как это часто бывало в подобных ситуациях. Он не бросил институт, нашел работу, не без помощи Костиной мамы, но все же – жирных теток выглаживать – это тебе не с Костиком кувыркаться! В душе Андрей понимал, что он бы не смог так. Если бы тогда в его жизни не было спасительного маячка в виде призрачной любви к Стасу, он бы сгорел в пьяном угаре, и никто не заметил бы. Может быть Матвею помогло то, что он был нужен, что его поддержали друзья, но что-то подсказывало, что он все равно бы продолжил путь, пробиваясь и карабкаясь. Глядя на все это Андрей все чаще стал про себя говорить, что сам он очень большой счастливчик – у него был Стас, у него были потрясающие друзья. И пусть Стас с не большой любовью относился к Косте, и Дюша догадывался почему, предпочитая не разглагольствовать на тему их прошлых отношений, но все равно все они были вместе.
То, что происходило сейчас между Костей и Матвеем не очень хорошо укладывалось во всклоченной голове, Андрей не понимал, как можно быть и вместе, и врозь одновременно, но влюбленные люди часто примитивно воспринимают тонкости взаимоотношений других людей. Однако общаться это не мешало, а помочь кому-то из друзей было не сложно – Косте с развлечением Матвея, Матвею с собственным развлечением. Тем более, что выяснилось, что Матя ни разу не был на конюшне.
И вот сейчас они шли, вдыхая непередаваемый запах из свежих опилок, лошадиного пота и еще некоторых довольно специфических оттенков, которые ничуть не раздражали, а наоборот, давали ощущение чего-то родного.
- Ты ездить будешь? – спросил Андрей парнишку, с азартом вглядываясь в денники, любуясь красивыми благородными животными, сам едва не подпрыгивая от нетерпения.
Ответа он не дождался, отвлекаясь на знакомый голос.
- О, Степка, смотри кого мы тебе привели! – шило в причинном месте ездить верхом не мешало, но удивительным образом не давало держать язык за зубами. – Привет! Знакомьтесь: Матвей, Степан. Свободные лошади есть?
Как Стас терпел эту бухту изобилия один Стас знает.

За прошедший год после знакомства с Костей много чего случилось. И хорошего, и безобразного, но унывать было некогда, не смотря на всю боль, которая порой разрывала изнутри. После того, как родители выгнали своего грешного и беспутного сына, закрыв для него двери отчего дома, Матвей честно хотел удариться во все тяжкие, пить беспробудно, наркотики употреблять, может быть даже сексом заниматься с кем попало. Костик в ответ на пылко высказанные планы протянул Матвею сигарету, которой тот бездумно затянулся и чуть не выплюнул легкие, зайдясь удушающим кашлем. Так с «развратом» было покончено. Но злоба, засевшая таки в глубине души, нашла выход иначе – Матвей учился с таким усердием, что некоторые занятия вполне мог бы вести не хуже, а может и лучше преподавателей. Помимо учебы он еще и работал, и работал тяжело – мама Кости помогла, свалившемуся на нее теперь бездомному мальчику и устроила массажистом в салон. Матвею пришлось пройти очень сложные курсы, ибо медицинского образования у него, естественно, не было, а салон был не из простых, там абы кого не держали бы. Вгрызаясь в учебу, отпахивая смены на работе Матвею стало не до загулов и подобного – поесть бы не забыть и поспать хоть пару часов. Год пролетел, как миг. Отношения с Костей тоже перешли в непонятное состояние – с ним было хорошо, очень. Костя как никто умел и развеселить и пинка дать, если требовалось, и поддержать, но прежней страсти, какая поначалу свела с ума религиозного мальчика, уже не было. Была крепкая дружба, отличный секс и… И все. Матвей не чувствовал сожаления от охлаждения чувств, но вина порой пробивалась.
Сегодняшний выходной от учебы и работы – такое редкое сочетание, - а Костя уехал по срочному делу. Пришлось Матвею навязывать свое присутствие Андрею и Стасу. От Андрея он иногда уставал – этот вечный двигатель, наверняка, и во сне дрыгался и разговаривал, а вот спокойный и рассудительный Стас ему импонировал.
Друзья потащили Матвея на конюшню. Как и большинство людей, Матвей любил лошадей, несмотря на то, что единственный опыт близкого общения с этими животными у него был в далеком детстве, когда, гуляя в парке с родителями, уговорил их позволить ему проехать небольшой круг, а потом сфотографироваться. А сейчас они ступили на территорию, ударившую в первую очередь по обонянию. Запах был неимоверный. Городской мальчик не зажал нос, не упал в обморок. Он вдохнул полной грудью, чувствуя, как вдруг повело голову. Сквозь смесь запахов сена, лошадей, свежих опилок пробивался еще один, лично Матвеем определенный как запах свободы. Шальной, бездумной, сумасшедшей. Почему так он не сообразил, просто почувствовал непонятный прилив счастья. Он только успевал крутить головой, заглядывая в денники, стараясь рассмотреть стоящих в них лошадей. В одном кроме лошади он увидел парня. Подобно Стасу и Андрею этот был покрыт татуировками. Причем, как успел заметить Матвей, у него татуировка была даже на голове.
- Здравствуйте, - привычно вежливо поздоровался он, не отрывая взгляда от этих рук, осторожно опустивших ногу лошади, от рельефа мышц, играющих под расписанной красками кожей, от силы, которая крылась в них.
Матвей тяжело сглотнул и протянул руку кузнецу, представляясь. Он как-то и не думал, что кузнецы до сих пор существуют. Вроде как несложно догадаться и в то же время эта профессия ассоциируется с богатырями или, на крайний случай, с дореволюционным крестьянством, но не с таким чудом в наскальной росписи.
- А вы кузнец? – с наивным детским восторгом спросил-таки парнишка, не замечая хитрой улыбочки Андрея и доброй усмешки Стаса.

Произведенным эффектом Дюша был доволен и очень – Степка прифигел, узнав такую новость, но тут же простовато прикололся про свадьбу, на что Андрей хотел достойно ответить и уже рот раскрыл, но Стас его опередил, ответив куда более лояльно, чем мог бы сказануть вечный двигатель. На это Андрей только одарил любимого особенным взглядом, которым смотрят влюбленные по уши идиотики разных калибров, умственных способностей и конфессий. Хотя, нет, ТАК смотреть мог только Андрей: восхищенно и влюбленно по уши, сияя огромными голубыми глазами. Он действительно был счастлив, проживая рядом со Стасом особенную, не похожую на все то, что было раньше, жизнь. Их совместная жизнь была наполнена восхитительными событиями, они как будто спешили попробовать все, до чего раньше не доходили руки или не хватало мозгов. И правда, раньше Андрей не мог себе представить, что можно вот так запросто взять яблок и моркови, и поехать на конюшни, чтобы хотя бы покормить лошадей. Раньше это показалось бы чем-то несбыточным, почти фантастическим, и спроси Андрея сейчас, а почему собственно, то он не смог бы ответить. Может просто потому, что, привыкнув примитивно развлекаться, идя по пути наименьшего сопротивления, погрязнув в навязанных общественным мнением шаблонах, он и понятия не имел о простых радостях. А Стас показал, что и для него они открыты. Вот сейчас Дюша и спешил восполнить пробел – то рыбалка, то лошади, то парк аттракционов. Вот в чем бы Андрей никогда и никому не признался бы, даже самому себе, так это в том, что он боялся. Глухо, задавленно боялся, что все это может кончится, как только Стас насытится новыми для себя впечатлениями и вполне закономерно захочет того, чего хотят «все обычные люди» - семьи. В скоротечности событий эти мысли приходили редко в лохматую голову, но когда приходили, внутри у Андрея распахивалась черная жадная бездна, пожирающая все тепло и всю радость, которую Стас щедро дарил своему мальчику.
И вот сейчас Андрей посмотрел тем самым особенным взглядом, чуть зажмурился от удовольствия, когда губы Стаса коснулись его волос, и ткнулся носом в его щеку. Со стороны смотрелось умильно, но этих двоих такая ерунда явно не беспокоила.
Так же как и смотрел, Дюша послушно пошел следом за Стасом, чтобы угостить любимых животных гостинцами. Лошади едва касались теплыми губами ладоней, забирая приготовленные кусочки, благодарно фыркали и кивали головами, позволяя гладить умные красивые морды.
Андрею и вправду было все равно, какая лошадь ему достанется – он еще не привык остерегаться, дозировать опасность, готовый рисковать здоровьем, лишь бы побыстрей, покруче! Если бы не Стас, то он давно бы свернул себе шею, лихо свалившись с норовистого коня. Да и в лошадях он еще мало разбирался, путая между собой названия мастей и пород с легкостью блондинки в автомастерской.
- Я не рассыплюсь, - ответил Андрей немного задиристо на слова Стаса, но спорить не стал, быстро привыкнув к правилу: Стас почти всегда прав.
Почти исходило из патологической ревности мужчины, но на лошадей, слава богу, это пока не распространялось.
Надев шлем, Дюша взгромоздился на лошадку – это у него получалось уже почти грациозно, - укрепился на ней как следует, стараясь правильно сесть, и тут вспомнил:
- Степ, - негромко позвал он, наклоняясь и улыбаясь так хитро-хитро. – Ты Матеньку не бросай, а то он один одинешенек у нас.
И подмигнул. Спросить Андрюшу, нафига он вдруг сводничеством решил заняться, не ответил бы, да еще и удивился. Ничем он не занимался, так, вожжа под мантию попала!

Для чего годятся юные наивные мальчики Матвей не имел ни малейшего понятия, не смотря на все стремительные перемены в его жизни. И уж тем паче до сих пор не улавливал все эти намеки Андрея и цепкие взгляды Степана. Матвей просто попал в сказку.
Происходящее завораживало его, как будто он попал под влияние какого-то волшебства. То есть умом он понимал, что существуют конюшни, на которых содержаться вполне себе живые лошади, за этими лошадьми ухаживают так же живые, почти обычные люди, а эти люди иногда должны менять лошадям подковы. Но это простое понимание ничуть не мешало голове кружиться от потрясающей смеси запахов – опилки, сено, лошадиный пот, навоз, едва различимые на этом щедром фоне запахи железа и кожи… Тут любой потерял бы связь с реальностью, а уж человек впервые попавший в это царство и вовсе не чувствовал земли под собой.
Матвей бестолковым болванчиком шел следом за нереально красивым, расписным, как экзотический сувенир, парнем, задыхаясь от восторга прикасался ладонью то к двери денника, ощупывал кожаное седло, трогал упряжь. Степан пихнул ему в руки сбрую, приказывая удержать лошадь, Матвей перехватил протянутые ему удила, рассеянно погладил красивую морду, отстраненно удивляясь уютному теплу, исходящему от животного. В его семье никогда не держали домашних животных. Загруженный по самое не балуй мальчик не успевал удивляться этому факту, попутно в тайне завидуя тем, кто выгуливает своих больших и маленьких собак, ласкает пушистых и не очень кошек, ищет по всему району свежего мотыля для рыбок, рассказывает о том, как кто-то чуть в обморок не упал, увидев крыс-улиток-розовых лягушек-и прочих мадагаскарских тараканов. Всего этого у Матвея никогда не было, а сейчас он так просто стоял и гладил крупную голову лошади, заинтересованно ткнувшей мягкими губами ему в ладонь и фыркнула, отчетливо давая понять свое разочарование, не найдя там лакомства.
- Извини, - виновато улыбнулся Матвей, проводя по жестковатой шерсти носа. – В следующий раз я обязательно принесу тебе что-нибудь.
Разговаривая с лошадью Матвей исподволь рассматривал Степана. Этот парень ему очень нравился. Он совершенно не походил на Костю, был словно вытесан из камня = ярко выраженные мышцы гуляли под кожей от малейшего движения и у Матвея захватывало дух от этого зрелища. Лицо тоже ни в коем разе нельзя было посчитать смазливым, но оно было красивым. По-мужски грубовато, но, при этом, с неуловимой толикой нежности. Может дело было не в чертах, а во взгляде – в этом Матвей еще не разобрался. Одно было точно – Степан ему очень нравился. Все эти татуировки, не такие бестолковые, как у Андрея, но и не такие узорчатые, как у Стаса. Для того, чтобы набить себе изображение Дали нужно что-то иметь в черепной коробке, и желательно чтобы на этом было больше одной извилины.
Из раздумий Матвея выдернуло фырканье лошадки, затянутой сильными руками кузнеца. Он тихо посмеялся, умиляясь упрямству умного животного, еще раз провел ладонью по крутой шее и повел Зиму на выход.
- Пойдем, - сдавая назад и выходя из денника проговорил он и только тут сообразил, для кого седлали лошадь. – Ой, а я не умею.
На Степана уставился растерянный взгляд небесно-голубых, сейчас кажущихся почти прозрачными, глаз. На краткий миг Матвей испугался, что все, сказка кончилась и теперь он будет просто стоять в уголке, наблюдая за тем, каким счастьем наслаждаются другие и отчаянно им завидуя.

Лошадку Дюшеньке подсунули такую, что выдержала бы не только его буйный темперамент, а целую ясельную группу. Андрей безуспешно пытался придать ей ускорение, понукая и пихая пятками, но та флегматично переступала ногами, просто игнорируя бешенный темперамент наездника. Мальчик попрыгал, попрыгал на широкой спине и унялся, пуская кобылу неспешным шагом и зорка наблюдая за окрестностями. Он позавидовал Стасу, который нарезал бодрые круги на своем резвом скакуне, покрутился тощей тушкой, отыскивая взглядом Степу и Матвея, улыбаясь доброй плотоядной улыбкой сытого пока велоцираптора, пару раз чуть не сверзился из седла, егозя и удерживаясь только благодаря надежному шилу в заднице. Когда же сеанс издевательства над лошадьми подошел к концу, Андрей сполз с седла на землю, еле собрал ножки в кучку и поковылял, стеная и охая, к денникам.
- Мне нужна скорая помощь, - счастливо улыбаясь доложил он Стасу. – Ножки в раскорячку.
Несмотря на то, что на конюшню они приезжали с завидной регулярностью, а помимо этого Андрей ежедневно и еженощно практиковался в выезде темпераментного жеребца, все равно ноги каждый раз гудели и расползались, как у профессионалки с дальних трасс в конце смены.
- Отнеси меня на ручках домой, - ныл он, улыбаясь как Буратинка.
Однако даже усталость не отвлекала Андрея от наблюдений за сладкой, только что родившейся парочкой. Казалось, что для Матвея и Степана весь мир схлопнулся до размеров взаимного, весьма продуктивного общения. Руки кузнеца работали скорее на автомате, чем от пристального внимания, иначе они давно бы уже мяли бока отнюдь не лошадиные. По крайней мере Андрею именно так виделась идиллическая картина разговора его друзей, которых он так удачно сегодня свел.
- Мне кажется доставка обратно уже неактуальна, - посмеиваясь сказал он Стасу, заводя вычищенную лошадку в стойло. – В смысле, доставка Матюшки, а меня на ручках!
Тут же со смехом, вынудившим вздрогнуть всех в пределах пяти километров вздрогнуть и икнуть, поправился Андрей.
- Я готов! – отрапортовал теперь уже почти ручной неформал и сладко, с протяжным довольным стоном потянулся, на миг оголив плоский живот. – Жрать хочу.
Мысли, как бодрые скакуны, уже мчались к ближайшей закусочной. Велоцираптор требовал мяса!

Это еще кто кого объезжал! Неопытному наезднику, конечно, дали самую терпеливую лошадь на свете, и Матвей не удивился бы, если бы ее звали Тереза. Она, плавно покачивая боками, неспешно переступала по дорожке, аккуратно поворачивала, когда Матвей неуверенно тянул повод, и вообще вела себя с поистине христианским смирением. Матвей долго не мог сосредоточиться на том, как управлять лошадью – ягодицы, обтянутые джинсами, слишком явственно ощутили и по какой-то неведомой причине сохранили тепло и вседозволенное нахальство крупных ладоней кузнеца. Такая наглость моментально спутала мысли и смешала впечатление от сказочной нереальности места, куда он попал благодаря заботе друзей. Однако Матвей поймал себя на мысли, что ему до странного приятной показалась эта бесцеремонность. В ней не было напыщенной манерности, искусственности. Наоборот, все было просто и весьма однозначно, как у природных существ, не изуродованных еще придуманными правилами танцев с бубнами. Внимание не просто польстило, оно зацепило и всю тренировку Матвей не спускал глаз со здоровенного, расписного как питерская подворотня, парня.
Как только закончился сеанс, Матвей хотел было красиво соскочить, ну, или хотя бы соскользнуть с лошади, но вдруг понял, что ноги решили пожить немного своей жизнью и абсолютно не слушаются. Кое-как ему удалось сползти с рослого животного и, с трудом переставляя одеревеневшие от напряжения ноги, подошел к Степану.
- Куда ее? – немного робко молвил стремительно краснеющий юноша, потупив взгляд и внезапно стесняясь назвать лошадь лошадью. И это он получасом назад восхищался про себя бесхитростностью знаков кузнеца.
Дав себе самому мысленного пинка Матвей, наконец, поднял взгляд, но направил его за плечо Степы и увидел, что друзья, которые приволокли его на конюшню, сейчас быстрым шагом уносят ноги!
- Э… А? – и Матвей посмотрел на Степана так, как смотрит щенок на человека: доверчиво, с искренней верой в то, что его не обидят.
Степан же быстро сориентировался и предложил провести время вместе, а заодно и поужинать. Поужинать Матвей был весьма не против, да и провести время вместе тоже. Вот только в его душу закралось странное чувство. Друзья его «забыли», а Степан так ловко подхватывал его за задницу, когда помогал сесть в седло. Это что, заговор? Ну… паразиты!
- Не кусаешься, значит? – Матвей, резко переставший стесняться после того, как паззл в его голове сложился в правильную, по его мнению, картинку. – И копытами не бьешь? Ну, раз такое дело, то давай показывай, как ты умеешь лошадок мыть.
И светло бесхитростно улыбнулся, словно солнышком осветил.

- Так все же заговор? - делано возмутился Матвей, ощущая, впрочем, при этом открытии странное успокоение.
Раз так все... построено, значит смысл в этом есть и, будем надеяться, хороший.
- Вот ведь... паразиты, - он белозубо улыбался, глядя на огромного кузнеца расслабленно и немного преждевременно счастливо.
Ясное дело, что никаких матримониальных планов в его голове не родилось, да и бабочки в животе не завертелись в приступе метеоризма, просто вдруг что-то отпустило, сомнения и угрюмые переживания исчезли сами собой. Стало хорошо и спокойно.
- Может тебе помочь? - уже вдогонку спросил Матвей, глядя как плечистый Степан, легко играя мускулами, несет полные ведра. У него это получалось так странно изящно, что Матвей едва рот не раскрыл в дебильном восторге да слюной не закапал. В штанах внезапно стало совсем нецеломудренно и он снова покраснел, думая про себя о том, как хорошо, что Степан сейчас очень занят и не видит всего этого безобразия.
Когда личная пытка Матвея закончилась и вымытые лошади вернулись в свои денники, Степан куда-то спешно убежал, потом вернулся и, схватившись за ширинку, огорошил парня смешливым "отвернись, я стесняюсь".
- О, - протянул Матвей, послушно отворачиваясь. - Это мне еще больше нравится.
Почти промурлыкал он, понимая, что интонацию и смысл фразы он невольно скопировал из Костиной манеры общаться.
Пока огромный стеснительный мужик шуршал одеждой Матвей, естественно даже не думая подглядеть!, ответил:
- Я голоден как целое стадо медведЕй!
Ударение он специально поставил на последний слог. Так ему казалось убедительней. Да и настроение совсем не располагало к серьезности. Хотелось дурачиться, отрываться и еще чего-то из самых примитивных потребностей. Ну и пообжиматься, конечно. Интересно, как Степа (ах, какое имя... как оно идет ему... наваждение прям какое-то) отреагирует, если Матвей тоже его пощупает? Жаль нет седла.
- А, да! Противопоказаний нет, а желаний, - тут он неловко и шумно сглотнул слюну, - желаний много...
Черт, пошло получилось. Но он же не специально!

Пока шли к машине Матвей успел себя трижды проклясть за распущенность! Ему казалось, что огромный кузнец из фантастической сказки, разочаровался, что на него бросили глупого подростка. И пусть чисто технически подросток уже подрос, но поведение его сегодня взрослым назвать было сложно. Так по крайней мере теперь казалось Матвею. Странно, раньше он за собой не замечал склонности к рефлексированию.
- А что такого? - немного растерянно спросил Матвей, не улавливая мысль Степана.
Он правда не считал чем-то неправильным, если где-то в ближайшем кафе встретят Андрея и Стаса. Стас ему импонировал, с Андреем было весело - можно было бы и вместе посидеть. Правда те его фактически бросили на кузнеца. Может в этом все дело?
- Пицца - это здорово! – отмахнулся от размышлений Матвей и добавил. - Я пиццу люблю. И пасту тоже.
Сев в машину, прогревшуюся на ярком осеннем солнце, он сразу пристегнулся, с долей досады подумав, что выглядит это как-то не по-пацански что ли, но отстегиваться не стал, засмотревшись на процесс помещения шикарного тела в салон. Машинка отнюдь не была маленькой, но от широких плеч Степы в ней как-то спрессовался воздух. А может это просто Матвею стало душно от такой близости.
И вдруг внезапно накатило воспоминание о другой поездке. Такой же случайной, по крайней мере со стороны Матвея. То, во что она вылилась было похоже на цунами, сметающем на своем пути всё и всех.
Машина тронулась с места, а Матвей притих, погрузившись в воспоминания. Он ни о чем не жалел, никого не винил. Сейчас уже не винил. Он был достаточно ответственным человеком, чтобы понимать тот факт, что не желай он таких глобальных изменений – ничего бы не произошло. И дело не в его неопытности и «коварстве обольстителя». Он о сексе что ли никогда не слышал?  (Тут Матвей усмехнулся, глядя в окно автомобиля.) И реакцию родителей тоже мог предположить, зная их фанатичную религиозность там, где, может быть, она была и не очень уместна. Мог то, конечно, мог, но обида больной занозой нет-нет да колола. (Уголки губ дрогнули вниз.)  А все началось с поездки… Или все же с поцелуя?
Чтобы не погрязнуть в воспоминаниях о Косте и их недоромане Матвей тряхнул головой, словно сам был одним из коников, оставшихся сейчас на конюшне, и задал вопрос Степану:
- А почему ты выбрал Дали?
Действительно, почему? Благодаря новым знакомствам Матвей успел насмотреться на различные рисунки на телах, но впервые встретил человека, который для эскиза выбрал образ эпатажного художника. Хотя, Степан сам эпатировал не хуже Сальвадора.

Матвей не заметил в друзьях особой навязчивости. Точнее, когда он только познакомился с Андреем, то очень уставал от всепоглощающего энтузиазма, но потом привык, перестал вздрагивать от первых же звуков его голоса, а также и вида. Потом пригляделся и понял, что все это не более, чем антураж. На деле он умудрился разглядеть в панке своеобразную тактичность и боязнь быть слишком навязчивым. Вот как ни странно, но так Матвею показалось. С одной стороны Андрея было много, но едва ему казалось, что им утомлен кто-то из тех, кто имеет для него хоть малейшее значение, то сразу исчезал или сливался с окружающим миром. Стас и подавно никогда не был замечен в том, чтобы кого-то высмеять или поставить в неловкое положение. Если только не внезапным приступом ревности. Но это распространялось только на Андрея, а тот, похоже, уже привык и не особо переживал от этого. Так что переживаний Степана Матвей не разделял, но спорить не решился – как-то не привык навязывать свою точку зрения малознакомым, пусть и очень симпатичным людям, тем более такой редкой, почти сказочной специальности.
- А я был бы не против дать повод для сплетен, - только и улыбнулся он в ответ на пояснение Степана, представляя, как могли бы Андрей и Стас бросать редкие взгляды из-за дальнего столика и обсуждать что-то свое, а его новый знакомый все списывал бы на то, что обсуждают именно их.
Эта несколько женская параноидальность позабавила Матвея. Она открывала в накачанном татуированном мужчине внезапную тонкую душевную организацию и это внезапно понравилось. Хотя, по портретам Дали и Уайльда можно было понять, что кузнец был неординарной личностью. И пока Степан рассказывал о том, почему его выбор пал на Дали, Матвей задумался об этом некотором визуально-внутреннем диссонансе, поглядывая на крепкую кисть, то лежащую на руле, то обхватывающую рычаг переключения. Ему нравилась эта несостыковка, несхожесть образа и внутреннего содержания, он засмотрелся и тут внезапно Степан огорошил его довольно таки дерзкой «угрозой»! Матвей расслабился в мыслях и ощущениях и оказался не готовым к подобным выпадам, как будто только что, плавая в морской, прогретой солнцем волне внезапно попал ногой в холодное течение. Живое воображение моментально скинуло одежды с сидящего рядом парня, с безжалостной подробностью прорисовывая то, что он что пропустил на конюшне благодаря своей проклятой воспитанности. Кровь тут же бросилась к щекам, и Матвей со стыдом почувствовал, как стремительно краснеет. Эта особенность светлой кожи всегда умиляла Костю, он неоднократно шутил специально так, чтобы Матвея душило от смущения и стеснения. И вот сейчас, почувствовав кипящую волну на щеках, он невольно приложил ладонь к щеке, будто пытаясь спрятать румянец, даже чуть спустился на сиденье, совсем по-детски стараясь слиться с окружающим пространством. На счастье, недалеко показалось кафе, манящее огнями.
- Может туда? – робко предложил Матвей, мечтая оказаться на улице и попытаться остыть.

Машина остановилась у кафе, явно имеющее разряд «для своих». Это немного напрягло Матвея, который в обществе Кости привык к другим заведениям. С родителями ему просто не светили такие развлечения: своих денег у него было мало, а семья посещала только строгие по атмосфере, хоть и богатые на изысканные блюда, рестораны – забегаловки посещать им было не по уровню, поэтому всякие МакДаки и местечковые кафешки ему были неведомы. Некоторый снобизм успел проникнуть в душу молодого человека и входил он в это заведение с некоторой опаской. Однако чарующий аромат свежей выпечки перебил все опасения. Матвей проследовал следом за огромным кузнецом, который моментально привлек взгляды своим видом, расположился на мягком стуле и довольно огляделся – ему тут сразу понравилось. Ровно до вопроса, заданного Степаном.
- Что рассказывать? – растерялся Матвей и даже заерзал на стуле.
Рассказывать о себе он не умел. Как-то не о чем было, кроме анкетных данных, но Степе явно не об этом хотелось услышать. А череда «подсказок» и вовсе запутала и даже ввела в смущения. Матвей потупил взор и вяло замямлил:
- Я учусь. Работаю тоже. У мамы Кости.
При упоминании Кости парень смутился еще больше, ведь именно с ним он успел побывать «замужем». Конечно, с Костей была своего негласная договоренность о некоторой независимости отношений, которую Матвей не очень сумел соблюсти, всецело попав под очарование первой любви. Только привычка анализировать свои поступки, сформированная регулярной подготовкой к исповеди, помогла ему удержаться на плаву и не ожидать слишком многого. Он безусловно переживал, когда стал чувствовать нарастающее отдаление в их отношениях, хоть и не понимал отчего оно появилось. О том, что у Кости есть что-то серьезное он даже не догадывался, как и не подозревал, чем вызвано это отдаление.
Впрочем, здраво рассудив, Матвей не стал рассказывать Степе о своих приключениях с Костей и закончил отчет куда бодрее чем начал:
- Замужем не был, детей не имею, к лотку приучен (это он успел с Андреем наобщаться), привит, не к…
Но тут речь оборвалась, дабы совсем уж не опускаться в глазах нового знакомого, и Матвей поднял на Степу округленные глаза, быстро перейдя в наступление:
- А ты?
Официант уже положил перед ними меню, которое парень только сейчас увидел как-то краем глаза. Обрадовавшись тому, что можно отвлечься, он подтянул к себе красиво оформленные глянцевые страницы, распахнул на первой попавшейся вкладке и уставился в картинки, пока еще не осознавая толком, чего же он хочет: пиццу, пасту, ризотто или провалиться к чертям.
- Вкусно выглядит, - пролепетал он, перелистывая странички и зависая на последней. На той самой, где в пестро украшенных бокалах были представлены разнообразные коктейли.
- Секс на пляже, - внезапно в слух прочитал Матвей и снова смутился.
«Я сегодня просто в ударе», - сердито подумал он про себя и пролистал меню обратно.
- С этим можно подождать, - сурово произнес он.
Иногда он спасался этой своей суровостью, которая маскировала настоящее смущение и чувство неловкости от отсутствия нормальной социализации. Он не был раскрепощенным, как некоторые, кто в любой обстановке чувствовал себя как рыба в воде, и уж тем более не умел выделяться так, что окружающие принимали все чудачества как должное. Ему еще многому предстояло научиться и не факт, что Степану понравится возиться со странным мальчишкой.
- Пожалуй я буду салат. Вот этот, - Матвей едва удержался, чтобы по-детски не ткнуть пальчиком в картинку. – С утиной грудкой.
Быстро глянув на цены и посчитав наличность в собственном кармане, он немного расслабился и договорил:
- А еще ризотто с белыми грибами, чай и пирожное!
Вот так мальчики и выдают себя с потрохами, капая слюной не на девочек и алкоголь, а на высоких мужиков с мускулатурой, как у Арни, и симпатичные сладкие десерты с мороженым.

Ответная реакция мужчины смутила Матвея. «Сколько у них общего!» Что общего у них могло быть? На стуле перед ним сидел взрослый, по меркам парня, состоявшийся человек, забитый татуировками так, как Андрею еще и не снилось, имел свое дело, машину и не зависящий ни от кого и не от чего. Не беда, что Матвей сам давно уже зарабатывал на себя, совмещая все это с учебой, которой отдавался полностью, порой до утра засиживаясь над учебниками. Правда, пока не имел своего угла, но собирался в ближайшее время решить и эту проблему. Для московского юноши девятнадцати годов отроду Матвей неплохо держался на ногах, но все равно тушевался перед Степаном.
- Не так уж и много, - прокомментировал Матвей слова Степана, уткнувшись с меню.
И вскоре в очередной раз почувствовал себя неловко, правда очень ненадолго, потому что Степа вдруг рассмеялся. Матвей покраснел, что с его белой кожей было совсем нетрудно, потом хихикнул, стесняясь собственной реакции, но вскоре и сам рассмеялся, расслабляясь и смелея.
- Что тебя так насмешило? – утирая выступившие слезы еле проговорил Матвей. – Секс на пляже или необходимость подождать?
Он не заметил, как стал говорить немного громче, что привлекло внимание некоторых посетителей, сидевших неподалеку. Только заметив это, он снова смутился, но уже не так как прежде, стесняясь Степана, а так, словно они были теперь дружной компанией нарушителей всеобщего спокойствия.
- Ой, кажется мы немного неприлично себя ведем, - еле унимая смех, но теперь открыто улыбаясь и даже игриво посматривая на собеседника, говорил Матвей, но тот не унимался, а продолжал сыпать вопросами.
- Я работаю массажистом, - ответил парнишка, ничуть не смущаясь свой нынешней профессии.
Раньше, когда он еще был членом семьи Крушинских, к такой профессии отнеслись бы как к диагнозу типа имбецильности – мало приличное, но что ж поделать, раз так не повезло. И плевать, что сами пользовались услугами массажистов с завидной регулярностью. Если бы родители узнали, чем помимо греха занимается их отпрыск, то со стыда сгорели бы. Поначалу Матвей немного опасался, что мать могла попасться ему в качестве клиентки, но потом успокоился, поняв, что его жизнь с семьей больше ничем и никак не связана. Ну, даже если такое и случится – изобразят, что впервые друг друга видят и все. Ну, или мать попросит сменить мастера.
- А учусь на факультете робототехники. Второй курс, - скромно рассказал Матвей, не думая, что эта ценная информация чем-то поразит Степана. – А с ЭТИМ ждать будем столько, на сколько хватит терпения.
В завершение краткой тирады Матвей мило улыбнулся, с ужасом чувствуя, что краска все же заливает его лицо. От минутной раскрепощенности не оставалось и следа, снова делая его юным стеснительным мальчишкой, и даже пара лет общения с одним из ведущих ловеласов Вселенной не выбила из него скромность. Он стал опытным любовником, но остался тем же неиспорченным юношей, каким был на момент знакомства с Костей.
- Кажется, я много болтаю, - смущенно забормотал Матвей, старательно поправляя плетеную салфетку на столе и перекладывая приборы.
- А ты где учился, чтобы стать кузнецом? – он еле поднял взгляд на Степана, стараясь поддержать светский тон беседы, с которого они так легко срывались.

Легкая неловкость, которую Матвей еще испытывал при общении с малознакомым человеком, постепенно рассеивалась, он успокоился и даже оставил в покое вилки и ножи, лежащие в холщовом конвертике и дожидающиеся своего часа.
- С тобой приятно общаться, - выдал Матвей Степану, открыто и серьезно посмотрев ему в глаза.
Он тоже не был склонен юлить и намекать, предпочитая откровение тонкостям игры в соблазнение. Степан ему нравился и, возможно, с ним можно было бы отдохнуть от предыдущих отношений, не тратя лишние нервы. Сейчас Матвей не был готов полностью погрузиться в новые чувства – еще не полностью сошла на нет любовь к Костику. Того трудно было отпустить и убрать из своего сердца. И дело было не в том, что тот был первым во многом. И даже не том, что он не просто поматросил и бросил, когда у Матвея начались глобальные проблемы с семьей, а, напротив, принял самое активное участие в его жизни. Дело было в том, что равных Косте не было. Он был эксклюзивом. Просто чужим эксклюзивом с занятым сердцем. Как разумный человек, способный хоть немного управлять если не чувствами, то разумом, Матвей не имел к нему ни малейших претензий. Наоборот, был благодарен Косте за то, что тот так рано помог понять себя, научил любить и не бояться быть собой, принять себя такого, каков есть, помог встать на ноги. Спустя некоторое время после начала их отношений Матвей внезапно осознал, что он никогда не был гетеросексуалом. И через что ему пришлось бы пройти, если бы не та случайная встреча и настойчивость Романова? От одних мыслей о том, чего бы стоила ему борьба с самим собой, религией и семьей в одиночку Матвею становилось физически плохо. И спасибо Косте, что с ним все это прошло на стадии становления, когда не было потрачено огромное количество сил и нервов на то, чтобы стать таким, как все.
Разглядывать Степана, которому до безумия шло это имя - сильное и ласковое, если произнести по-другому, - было безумно приятно. Красивые, точеные черты лица были отнюдь не смазливыми и в то же время становились мягкими, когда Степа улыбался. Матвей засмотрелся, наблюдая эту перемену черт и слушая краткий рассказ о себе. Поэтому как-то пропустил резкий поворот речи кузнеца, забыл вовремя покраснеть и напрячься, смутиться, только моргнул недоуменно на вопрос.
- Не терпится?  - Матвей уставился на ожидающего ответ парня, понимая, что, разглядывая собеседника, думал о том же, о чем и тот.
Он все же отвел взгляд и провел ладонью по краю плетеной салфетки под тарелкой, которую только что поставила перед ним официантка. В заминке Матвей подумал о том, что глупо было бы строить из себя недотрогу, чувствуя, если и не невтерпеж, то довольно настойчивое желание поцеловать и обнять, почувствовать силу этих мышц, вдохнуть аромат кожи. Не девица же он в конце концов. Официантка расставила тарелки и ушла, а Матвей посмотрел на Степана, все еще ждущего его реакцию, и огорошил в свою очередь ответом:
- Тогда надо доесть заказанное, расплатиться и… - вот тут он замялся.
Будь у него свое жилье – пригласил бы Степана домой, а как быть в такой ситуации? Сказать: и поедем к тебе? Можно, конечно, но кто знает где и с кем живет Степа. Предложить снять номер на ночь тоже как-то странно получалось. Хотя, может это для него только ночевать в отеле, точнее снимать номер для секса было странно, а во всем мире это нормально? А пусть решает Степан!
- … и выслушать твои предложения, - выдал Матвей, уставившись на Резникова и улыбнувшись обезоруживающе непосредственно.
Сердце колотилось, как бешеное, и очень дрожали пальцы.